губам зеркальце или пушинку.
Кемаль спрятал колбочки в чемоданчик, позвал монстра.
— Вынесите его, — сказал он, показывая на мертвое тело, — и несите следующего.
— Какого из них? — спросила правая голова. Похоже, она по интеллектуальному развитию превосходила левую и могла понимать человеческую речь.
— Все равно, — бросил Кемаль.
Ему требовалось сменить перчатки и продезинфицировать руки.
«Страх — очень заразная болезнь», — подумал Алазаев, когда в очередной раз поймал себя на том, что, уставившись в небеса, ждет, когда же там появится вертолет или самолет федералов, но вместо них через пологие склоны гор перекатывалась весна, накатываясь на озеро теплыми волнами, незаметно подтачивая лед. Он согрелся под снегом. Казалось, что лед тоже дышит теплом, которое пробивается через трещины.
Стоило немного ослабить контроль над телом, как его пальцы тянулись к нагрудному карману, вытаскивали из него пачку сигарет, зажигалку, механически подносили ее к губам, меж которыми откуда-то, точно по волшебству, уже появилась сигарета, поджигали ее, и Алазаев понимал, что курит, только наглотавшись дымом.
Он бродил неподалеку от палатки, посыпая снег пеплом и вдавливая в него окурки. Привкус в горле устоялся отвратительный. Пожалуй, никакая, даже самая морозная, жвачка или леденец не прогонят его. Пальцы пропахли сигаретным дымом, и теперь этот запах повсюду сопровождал его, как тень.
Он догадывался, что происходит внутри палатки. Все-таки случалось это не в первый раз, но даже тогда он не испытывал никакого желания посмотреть на то, что там творилось. Сейчас же у него появилось отвращение, и он отводил глаза, чтобы не видеть окровавленные трупы, в которых превращались пленники, побывав на приеме у врача.
Из распоротых животов вываливались кишки, похожие на клубки змей, и тянулись следом за мертвыми телами, которые вытаскивали из палатки боевики. Алазаев поручил им столь неприятное задание лишь потому, что они его таковым не считали — для них оно было обычным и ничем не выдающимся. Все равно что вагон с мешками цемента разгружать.
Из ран капали остатки еще не успевшей свернуться крови, оставляя на снегу алую дорожку. С каждым новым трупом она становилась все более отчетливой и глубокой, и если первые капли прожгли снег лишь на несколько сантиметров, то следующие зарывались в него все глубже и глубже и, в конце концов, должны были добраться до земли.
Тела коченели. Постепенно начинало казаться, что они никогда не были живыми людьми, а это — искусно сделанные манекены. Прежде они стояли в витрине магазина, демонстрируя модную одежду, потом магазин или закрыли, или стали ремонтировать, а манекены выбросили на помойку. Редкие снежинки уже не таяли, упав на их лица.
Даже спиной к ним Алазаев все равно видел их. Они стояли перед ним, будто у него в затылке открылся третий глаз или он был окружен зеркалами. Он боялся, что всегда будет помнить о них, и они каждую ночь станут приходить к нему в снах, но точно такие же мысли у него были и после первого раза, а оказалось, что обезображенные трупы он смог забыть довольно быстро и легко и они ни разу не беспокоили его сон.
Эти четыре трупа закапывать не будут. Земля еще не оттаяла, пока выкопаешь в ней яму, намучаешься так, что руки поднять не сможешь, если, конечно, не подорвать ее гранатами. Еще можно пробить во льду лунку, побросать в нее трупы, а рыба съест их до того, как лед растает. Но все это слишком хлопотно и долго.
Халат Кемаля не спас. Кровь вначале пропитала ткань халата, а потом замазала Кемаля с ног до головы, и теперь он походил на израненного человека. Из него вытекло много крови, удивительно, что он не только не умер, но может ходить. Халат он снял, запихнул в полиэтиленовый пакет и спрятал в чемоданчик с инструментами. В другой сложил добытые органы. Чемоданчик тот заметно потяжелел. Кемаль, как турист, накупивший слишком много сувениров, нес его с трудом, изогнувшись всем телом, точно с ним случился припадок, перекосивший его, и теперь ему трудно удерживать тело в строго вертикальном положении.
Днищем чемоданчик ехал по снегу, оставляя за собой извилистый след, как будто здесь проползла змея — не удав, который водится в амазонских джунглях и может проглотить небольшого бычка, но и не ужик, а так, что-то среднее между ними.
Кемаль дышал тяжело. Он пытался выпустить перегоревший в легких воздух вверх, обдувая вспотевший лоб, останавливая капельки пота на бровях. Невольно он делал то же самое, что и штангист на помосте, ухватившийся за штангу и готовящийся ее поднять. Выпуская очередную порцию воздуха, Кемаль делал несколько шагов, затем останавливался, накапливая силы для нового рывка. Судя по выражению его лица, он был недоволен тем, что никто не предложил ему помощи. Если б его взгляд мог испепелять, то вместо Алазаева и его людей уже остались бы кучки пепла на снегу. Жив остался бы только Малик, потому что пока он не попадался Кемалю на глаза. Мальчишка переживал оттого, что не снял с пленника куртку. Теперь ее так вымазали в крови, что не стоило и отмывать.
Алазаев решил испробовать на вкус хлеб носильщика, но не стал дожидаться, когда Кемаль доковыляет до него, а пошел к нему навстречу. Не очень быстро, чтобы Кемаль понял — это не услуга со стороны Алазаева, а одолжение. Он улыбался, размышляя, насколько взрывоопасной окажется смесь внутри самолета, когда они окажутся в его салоне рядышком — два человека, которые ненавидят друг друга и почти этого не скрывают.
— Позволь помочь тебе, — Алазаев улыбался.
— Не откажусь, — с отдышкой сказал Кемаль, поставив чемоданчик на снег и разгибаясь.
Его тело будто заржавело, поэтому прежнюю форму, несмотря на то, что все его суставы обильно смазывались потом, принимало с трудом. Руки дрожали, и в таком виде, случись ему оперировать, летальный исход для пациента был бы неизбежен, даже если у него всего лишь аппендицит.
Алазаев ухватился за ручку чемоданчика. Она оказалась длинной, так что на ней уместилась и рука Кемаля.
— Три, четыре, — посчитал Алазаев, после чего они одновременно рванули ручку вверх, приподнимая чемоданчик, но нести его все равно было трудно. Большая часть его веса приходилась на Алазаева, но Кемаль уже так запыхался, что шел медленно. Алазаеву постоянно приходилось приноравливаться к шагам Кемаля, и из-за этого движения его становились замедленными.
Боевики взирали на них с философской отрешенностью, но через минуту до них дошло, что командиру надо помочь. Самым расторопным оказался Малик. Он вынырнул перед Алазаевым, прямо как гном из-под земли, словно прятался в какой-то яме. Но этим место в самолете он себе не заработал.
Мгновением позже к нему присоединился еще один боевик, что позволило Кемалю и Алазаеву перепоручить чемоданчик этой парочке.
Алазаев шел следом за ними на приличном расстоянии, нисколько не беспокоясь о сохранности вещей, за которые полностью отвечали теперь «носильщики», но случись что-либо с чемоданчиком, к примеру, поцарапай они немного его поверхность, он сдерет с них три шкуры. Кемаль же, наоборот, семенил за боевиками, едва не наступая им на пятки, немного поддерживая чемоданчик, точно там хранился фарфор или хрусталь, который мог разбиться даже от легких сотрясений.
Алазаев посчитал, что пришло время вновь завести разговор о бронировании двух пассажирских мест в самолете. Он не хотел казаться навязчивым, но Кемаль, увлекшись операцией, мог и забыть об этой просьбе, так что пока время не ушло, надо ему обо всем напомнить.
— Ну и как? — спросил Алазаев.
— Ничего, сойдет, — сказал Кемаль.
Самолет походил на стрекозу-переростка. Его лобовое стекло, разделенное узкой металлической перегородкой на две равные части, напоминало выпученные глаза. Окажись на их месте какой-нибудь естествоиспытатель, он, пожалуй, лишился бы дара речи, приняв этот самолет за давным-давно вымершее насекомое, которое жило в те времена, когда планету населяли гораздо более массивные существа, нежели те, что бродили, летали и плавали по ней сейчас.
— Я про посадочные места.
— А, про это… я подумал поначалу, что про органы… Сколько вы весите?
