мачтовых и 2-х-мачтовых. На пристани также было большое стечение любопытных зрителей, собравшихся посмотреть на Русских, еще небывалых гостей в Массатлане. Действительно, многие из тамошних жителей, зная об Русских, только по слуху, почитали их каким-то особенным народом, и вот причина, по которой они с таким любопытством смотрели на Русский катер, еще в первый раз приближавшийся к пристани Массатлана.
Когда мы вышли из катера на пристань, нас встретил комендант порта, и дружески поздоровавшись с нами, спросил нас о причине нашего прихода, и почему мы не становимся на якорь.
Капитан объяснил свою надобность и упомянул также, что, может быть, за якорь потребуется плата.
— Нам очень приятно видеть Русских, — отвечал капитан, — и вы хорошо бы сделали, если б стали на якорь и погостили в нашем далеком городке подольше. О плате не беспокойтесь: корабль ваш военный, и вы имеете право стать где вам угодно, не платя ни реала; между тем вы разменяете вексель, на что потребуется вам времени более, нежели как вы полагаете.
Мы поблагодарили коменданта за его ласковое предложение и внутренне радовались случаю пробыть подолее в этом порте, который понравился нам с первого раза.
Командир, желая ответить учтивостью на учтивость, попросил у коменданта позволения отсалютовать крепости. Комендант не отказался от этой чести, и наш катер отправился с штурманом на корабль Наследник с приказанием командира стать на якорь и отсалютовать крепости семью выстрелами. Комендант пригласил нас к себе обедать.
Пройдя небольшую, но длинную каменную пристань, на конце которой построена таможня, мы встретили человека в синем мундира, с красным воротником, и с палочкою в руке. Набалдашник палочки изображал одноглавого орла. Это был таможенный чиновник. Он раскланялся с нами, и не взирая на главного своего начальника, шедшего с нами, спокойно курил папироску. Мы вступили на широкую набережную, вымощенную камнем улицу Перед нами тянулись по левую сторону белые двух и трех-этажные дома, довольно красивой архитектуры. В нижнем этаже почти каждого дома видны были погребки, уставленные тесными рядами бутылок и бутылей; в некоторых из домов раздавался стук бильярдных шаров и по временам слышались звуки фортепиано.
По набережной мы достигли комендантского дома и взошли на парадное каменное крыльцо. Араб, служивший за швейцара, отворил нам стеклянную дверь в галерею, уставленную цветами и разными деревьями; два зеленые попугая, сидевшие на лимонных деревьях, что-то говорили нам вслед. Галерея кончалась аркой, которая вела в богатый зал, тоже обставленный Фруктовыми деревьями. Огромный зеркальные цветные стекла окоп бросали радужный свет на мягкие ковры, разостланные на гладко вышлифованном каменном полу. Кресла тянулись вокруг всей залы, посредине которой стоял круглый стол с блюдами для обеда. Тут мы встретили жену коменданта с двумя маленькими детьми. Казалось, она от души была рада посещению Русских, и дети резвились вокруг пас, таскали спои игрушки и показывали нам. Мне попалась в руки книжка с картинками, изображавшими солдат разных наций; тут Русский солдат представлен был в огромном размере, по сравнению с прочими: огромные усы и бакенбарды закрывали у него почти все лицо. Картинка эта оправдала мое мнение, что Массатланцы, не видав Русских, но только наслышавшись об них, представляли их себе народом совершенно отличным от других.
Раздался пушечный выстрел, которым салютовали крепости с нашего корабля. Комендант повел в нас в другую комнату; откуда был виден весь рейд Массатлана. Наследник стоял уже на якоре, мили на три от берега. Комендант в зрительную трубу любовался чистотою нашего корабля и проворством, ст которым матросы убирали паруса.
На наш салют ответили с крепости тоже семью выстрелами. Народ псе еще толпился на пристани, в ожидании Русского катера, возвращавшегося с корабля. Комендант послал звать к себе обедать второго штурмана, и когда тот явился, мы отправились на сытный обед.
Во время обеда пришел банкир и предложил свои услуги насчет размена векселя. Капитан спросил его, что это будет стоить?
— Помилуйте, — отвечал банкир, — это такая маловажная сумма, что не стоит брать с нее процентов, Если б вам угодно было разменять не 5, а 100 т. пиастров, то и тогда бы мы ничего не взяли с вас за промен, потому что вас, Русских, мы здесь видим в первый раз, и нам было бы очень приятно, если б вы посещали нас почаще.
Мы поблагодарили банкира за его бескорыстное предложение и заметили, в свою очередь, что проценты, которые нужно заплатить за размен, для нас тоже незначительны, и мы не хотим пользоваться ничем даром, особенно в чужом порте, где приняли нас так радушно.
— Я знаю Русских, г-н капитан, — отвечал банкир, они все любят поставить на своем, но если вы не хотите пользоваться беспроцентным разменом, то позвольте мне заметить, что вам не разменять здесь векселя; я уверен, что ни один торговый дом не возьмет с вас ни процента за размен. Следовательно, вы должны будете во всяком случае принять мою услугу. Когда вам угодно взять пиастры?
— Если можно, то нельзя ли сегодня, отвечал командир.
— Нет, сегодня нельзя, — сказал банкир, — потому что у меня будет вечер, на котором вы должны быть первым моим гостем, а завтра нужная вам сумма вся сполна к вашим услугам.
Дружественное пожатие рук было знаком согласия со стороны капитана, и банкир отправился домой.
Комендант во время обеда расспрашивал нас о России, о тамошних снегах и очень удивлялся, когда мы говорили ему, что у нас есть места, где глубина снега доходит до 4-х аршин, а холод до 49°, как напр. в Якутске, где живут такие же люди как и мы.
Жена коменданта, вероятно, не поверила бы нашим рассказам, если б знала, что такое значит стужа в 49°. Едва ли когда случалось ей ощущать холод и в 2°, и потому она не могла составить себе понятия о всей жестокости Русских морозов.
По окончании обеда, комендант предложил нам верховых лошадей для прогулки по городу, но мы отказались, сказав, что после беспрерывной езды по морям на кораблях, нам приятно будет прогуляться по земле пешком.
Было около 4-х часов, и жар начинал мало-помалу спадать. Мы отправились внутрь города. Перед нами открылась площадь; посредине её стоял столб с двумя глаголями, на которых висели веревки с петлями. Это была виселица для преступников. За три дня до нашего прихода, на этой самой виселице был повешен один молодой человек за убийство Американского штурмана, который имел связь с его женою и был им замечен.
Прошед площадь, мы вошли в небольшую улицу. Апельсины, лимоны, фиги, бананы и разные фрукты кучами лежали тут для продажи на камышовой траве. Я видел здесь сахарный тростник, который имел в диаметре до 10 дюймов, а в вышину до 6 аршин. Все эти фрукты растут в долинах Массатлана сами-собою, по требуя никакого присмотра.
Я спросил из любопытства, что стоит сотня апельсинов?
— 1 пиастр, отвечал загоревший от солнца капаг.
— Что ж так, дорого? — заметил я шутливо.
— Ведь за ними нужно ходить целые полдня, а здесь за деннную работу платится
Капитан приказал капагу отсчитать 200 апельсинов, для матросов и дал ему 4 пиастра.
Капаг очень был благодарен щедрости Русских
Тут мы вошли в огромный гостиный двор, обнесенный толстыми колоннами. Богатые магазины тянулись прямыми рядами по правую и по левую сторону; ловкие, отлично одетые торговцы прохаживались взад и вперед, в ожидании покупателей.
Капитану вздумалось купить шаль, и мы вошли в один Китайский магазин, который увешан был богатыми шалями
— Что стоит? — спросил командир, указывая на одну из висевших шалей.
— 1000 пиастров, — отвечал купец.
— А эта?
— 800 пиастров.
— Покажите мне шали не очень дорогие.
