– Читай сначала, – попросил кто-то из вновь вошедших в избу.
И Герасим торжественно начал:
– «Настоящим сообщаю, что рядовой Ермолай Никитович Пьянков убит в бою с японцами. Ермолай Пьянков пал смертью храбрых за царя и отечество и похоронен вместе с другими сынами великого русского отечества, погибшими в первом бою, с воинскими почестями. Согласно приказу его высокоблагородия полковника Успенского, при сем прилагаю один рубль шестьдесят копеек содержания рядового Пьянкова за последний месяц для вручения семье покойного.
Командир батальона подполковник И в а н ц е в.
Действующая армия. Маньчжурия».
Едва Герасим кончил читать, как изба наполнилась рыданиями, Бабы и ребятишки заголосили, закричали. Мужики насупились, опустили головы, пряча глаза.
Когда причитания несколько стихли, Герасим Крутков выложил на стол деньги, присланные из полка.
– Ну, хватит, Устинья, что ж попусту плакать! Ермолая теперь все равно не вернешь, – уговаривал вдову староста, – пересчитай-ка вот деньги-то.
Устинья взяла у него серебряные монеты, посмотрела на них с болью, исказившей лицо, и вдруг бросила деньги в лицо старосте.
– Дешево купили! Отдайте Ермоху! Отца ребятенкам отдайте! – Она упала на пол, задыхаясь от рыданий.
Испуганные бабы засуетились, не зная, что делать. Анна схватила ведро и стала брызгать водой на лицо Устинье.
– Мужики, прошу выйти из избы! – обратился Герасим Крутков к односельчанам.
Люди потянулись к двери, а потом на улицу.
Дед Лычок, собрав вокруг себя стариков, рассуждал, помахивая перед своими «годками» искривленным указательным пальцем:
– Нет, нет, ребята, круто взял молодой царь. Гляди-ко, давно ли править начал, а япошку какого-то раздразнил. Ну, леший бы с ним, да мужику это кровь. Переведет народ, ей-богу!
– Царю-то тебя бы надо спросить, дед Григорий! – подшутил кто-то из молодых мужиков.
– А что ты думаешь, сробел бы? – загорелся дед Лычок. – Я, милый мой, на действительной каждый день с генералом виделся. К его конюшням был за главного приставлен, а квартира его тут же напротив находилась.
Разошлись в потемках. В избе остались родные Устиньи, некоторые жены солдат, сослуживцев Ермолая, и Анна.
Устинья очнулась и сидела за столом безмолвно, опустив голову. Анна кормила ребятишек, старалась заговорить с бабами, отвлечь их от тяжких дум, но бабы молчали, концами платков вытирая глаза.
Ермолая Пьянкова оплакивало все село. Это была первая весточка с фронта. Завтра могла прийти вторая, третья, четвертая – кто знает, сколько война унесет человеческих жизней!
Анна плакала вместе со всеми. Ей пока не угрожала опасность остаться вдовой, но бабье горе не было для нее чужим.
5
Демьян вернулся с богатой прибылью. В городе он накупил хомутов, шлей и на удивление всему селу вез новенькую поблескивавшую зеленым лаком сеялку.
Приехал вечером, а утром следующего дня пришел к Юткиным похвалиться своими покупками.
Анна, улучив подходящую минуту, шепнула Демьяну:
– Под кручей ждать буду!
И тут же, на виду у Демьяна, оделась и вышла.
День был будний, и никто не видел, как торопливо спустилась она под кручу и по зыбкому, не высохшему после вешнего половодья песку пробежала на остров, к высоким тополям. Тут она остановилась, поправила платок на голове.
Демьян не заставил себя долго ждать. Анна увидела его, когда он еще спускался с кручи. В широком картузе, в броднях, в длинном зипуне без опояски, широколицый и низкий, он показался ей безобразным. Невольно сравнивая его с Матвеем, она подумала:
«О господи, и такой урод мог быть моим мужем!»
– Ну, здравствуй, здравствуй, Евдокимовна! – сказал, подходя, Демьян гнусавым, дрожащим от волнения голосом.
Анна стояла, привалившись плечом к тополю.
Демьян обнял ее, и хотя он был в эту минуту невыносимо противен ей, она не оттолкнула его.
– У меня к тебе, Дема, дело есть, – заговорила Анна. – Я ведь еще позавчера приехала, да разве тебя дома застанешь. Все по хозяйству радеешь.
Демьян принял это как похвалу и заулыбался.
– Ты семян мне дашь, Дема? Мешка три-четыре. Из первого обмолота верну, – заторопилась Анна и смущенно опустила голову, скрывая краску, выступившую на лице.
В родительском доме она часто видела мужиков и баб, приходивших к ее отцу просить выручки. Она
