тряпичной куклой посреди улицы.
Стены подвала дрожали все сильнее. Был слышал близкий рев двигателя. Но, сколько Сергей не крутил головой, видел он лишь маленький кусочек улицы, как будто смотрел в видеокамеру, а у нее сектор обзора поменьше, чем у человеческого глаза. Это была рамка с картиной. Иногда в ней что-то двигалось. Вот в нее вбежал еще один ополченец, остановился перед лежащим телом, забросил за спину свой автомат, а потом и автомат упавшего, нагнулся, обхватил лежащего, попробовал приподнять. Комов видел, как напрягаются его мышцы. Ополченец взвалил тело товарища на плечи и направился к ближайшему дому – тому, что стоял прямо напротив подвала, где прятались журналисты. Сергей напряженно следил за ним, губы непроизвольно выталкивали: «Давай! Ну, давай же! Быстрее…»
Он почувствовал на себе взгляд и обернулся. Оказалось, что Женька разобрал штатив, водрузил на него камеру и навел ее на Сергея. В подвале было темно, их камера и в тени бывало капризничала, а тут картинка и вовсе получится едва различимая, точно все происходит в сумерках, но оператор включать фонарик, прикрепленный поверх камеры, поостерегся. Такой свет заметят и сразу поймут, что в подвале кто-то прячется.
– Зачем тебе это хоум-видео? – разражено отмахнулся Сергей.
– Как зачем? – удивился Беляш. – Фильм потом сделаешь. Пусти, я тоже посмотрю.
Он явно был уверен: то, что творится за пределами подвала, гораздо интереснее, того, что происходит внутри.
– Обойдешься, – сказал Сергей. – Ты ведь просто смотреть не станешь, сразу захочешь камеру включить.
– Ну и что? – обиделся оператор.
– Снять ничего не сможешь и расстроишься. Я о твоем душевном состоянии беспокоюсь. Лучше пока чайку попей.
В сектор обзора въехал танк. Очертания его были знакомы. Их чуть искажали коробки с активной защитой, а внутренности у железной машины могли быть и новыми, привезенными из-за океана. Сергей поймал себя на том, что хотя танк внешне ничем не отличается от тех, что резали на металлолом в конце восьмидесятых, когда власти решили, что надобности в них никакой, все равно он был уже чужим.
Из выхлопной трубы вырвалось едкое черное облако, зависло на секунду, потом ветер отогнал его прочь. Танк двигался рывками, так обычно водят машину те, кто только учатся на права, они жмут то на газ, то на тормоз, то отпускают все педали сразу и тогда машина глохнет.
Когда танк почти выкатился из сектора обзора, Сергей заметил на другой стороне улицы грузинского солдата. Он много раз видел, как они выглядят на фото, но вживую встретил впервые. Солдат вдавливался спиной в стенку здания, но ему мешали серый бронежилет и рюкзак, который делал его горбатым. В руке у солдата был автомат. Грузин держал его дулом вверх. Перемещался он неспешно и внимательно приглядывался, не блеснет ли в окне оптика, не двинется ли там кто-нибудь. Тогда бы вояка тут же пустил в ход свое оружие, в этом сомнения не было. До него было метров пятнадцать, не больше.
Солдат вытащил из нагрудного кармана что-то маленькое, округлое, выдернул зубами чеку, отплюнул ее и бросил гранату в подвал дома, возле которого стоял. Из окошка-амбразуры полыхнуло пламенем, полетел какой-то мусор. Кто-то закричал по-грузински, и Сергей понял, что и по его стороне улицы продвигается солдат, да и вряд ли один. Их много, они закидывают гранатами все подвалы.
«Плохо дело! Ой, как плохо…»
Нетрудно было предсказать, что случится дальше. От этой мысли Комов покрылся холодным потом, оторвался от оконца и ошалелым взглядом посмотрел на друзей по несчастью.
– Что там? – прошептал оператор.
Сергей приложил палец к губам, призывая его замолчать. Он не знал, что делать. Выбраться из подвала, закричать, что они сдаются? Его никто не станет слушать. Грузинский солдат тут же швырнет гранату, для верности сопроводив ее длинной автоматной очередью. Сидеть нужно было тихо, как мышам, которые забрались на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького, и нарвались на хозяина квартиры. Хотя какие из этих грузин хозяева? Скорее налетчики, готовые убить всякого, кто мешает им ограбить квартиру. Но мышам разницы нет, им нужно сидеть еще тише, забившись в самый темный уголок. Не дай бог зазвонит сейчас телефон…
Сергей вытащил мобильник. Прием был, зарядки хватило бы еще на два-три дня, если не очень насиловать телефон разговорами. Он снял блокировку, нажал на кнопку отключения. Мобильник задрожал в руке и затих.
Женька молча последовал примеру товарища.
Губы Сергея пересохли (чаю так и не успел напиться!), он провел по ним шершавым, как наждачная бумага, языком и снова прильнул к оконцу.
Осетинский ополченец, спрятавшийся в доме напротив, до этого не подавал признаков жизни, но теперь о себе напомнил. Сергей увидел, как высовывается в окно первого этажа дуло автомата, как на его кончике расцветает огонек, как дрожит он, чуть сотрясаясь от отдачи, и выплевывает то, что было припасено в обойме для «дорогих гостей».
Кто-то громко заорал, вопль перешел в стон. Тут же пули заколотили о стену дома напротив, там что-то упало, а потом грохот выстрелов заглушил все звуки. Комов видел, как испугался солдат, бросивший гранату. Ему ничего не грозило, ополченец никак не мог в него попасть. Но грузин этого не понимал. Солдату показалось, что он совсем беззащитен, что американский бронежилет не спасет, потому что с такого расстояния пуля из автомата Калашникова пробивает его насквозь, как консервную банку.
И тут Сергей услышал: сзади наползает что-то огромное и страшное, как лавина, которую не остановить. Она ломает деревья, выворачивает их с корнем. Старик-хозяин рассказывал, что позади дома находятся сад и огород, а за ними – участок соседей и их дом, фасадом выходящий в проулок. Потом что-то вылетело со двора дома, в котором они прятались, и устремилось через улицу.
Снаряд проломил стену между двумя окнами, взорвался внутри, раскалывая дом, в котором укрылся ополченец, и строение, много лет верно служившее своим хозяевам, стало разваливаться, осыпаться, мгновенно превращаясь в бесформенную кучу камней, над которыми затанцевали ошметки огня.
Взрывной волной солдата-грузина отбросило в сторону, он упал лицом в кусты. Град из камней и осколков забарабанил по мостовой.
На улицу из дворов, что располагались за спиной Сергея, выполз танк, встал напротив разрушенного дома, перегородив улицу своей железной тушей. Похоже, танкисты совершенно не боялись, что кто-то сможет обстрелять их из гранатометов. Наверное, у ополченцев гранатометов просто не было. Танк зачем- то выстрелил еще раз. В стоявшем в отдалении доме распух огромный огненный шар. Он сорвал крышу, подбросил ее на несколько метров вверх. Из проемов вылетели оконные рамы, потом стены медленно осели. Танк резко развернулся, оставляя глубокие выбоины в асфальте, и поехал дальше.
К оглушенному грузину, крадучись и озираясь по сторонам, подошли его подельники, перевернули тело, сняли каску, начали перевязывать бинтами голову пострадавшего.
Сергей отодвинулся от окна. Хотелось верить, что осетинский ополченец увидел танк и успел уйти из обреченного дома. Все равно ему нужно было менять засвеченную позицию. А как же его товарищ? С такой ношей ополченец точно бы не скрылся. Но может, тот уже был мертв? Ополченец втащил в дом тело земляка, чтобы его не раздавили гусеницы грузинских танков. И этот дом стал ему могилой.
Сумел ли уцелеть сам ополченец? Мужественный мужик. Продвижение грузин он замедлил, пусть всего на несколько минут. Да еще и посчитался кое с кем из захватчиков. Удалось ли ему выжить? Он, скорее всего, местный, знает здесь все ходы и выходы. В заборах, наверняка, проделаны дырки, через которые пробирались по своим делам мальчишки…
Сергей уже почти убедил себя, что ополченец спасся, но тут на дом, в подвале которого они укрывались, стало наползать что-то огромное и неповоротливое, кроша стены, как щипцы кусок сахара, вгрызаясь в них и превращая в труху…
29. Эйнар
Эйнар устроился на плоской крыше пятиэтажки, ближе к середине здания. Обзор отсюда был похуже, нежели с торца, зато лестницы, ведущие в подъезды были недалеко, и оставался выбор, какую, в случае опасности, использовать.
Едва рассвело, на перекрестке появились старуха и молоденькая девушка. Наверное, рассчитывали
