— Знаете, что в них? — поинтересовался он.
Девчонка снова проверила.
— Сказано, «археологические фрагменты» — что бы это там ни значило.
— И таможня их пропустила?
— Иначе их тут не было бы, — кивнула она.
Билл вернулся к ящикам: большие, взрослый человек запросто поместится.
— Господи Иисусе, — снова сказал он.
— Тебе погрузчик понадобится, приятель.
Билл дал водителю погрузчика пятьдесят долларов, которые ему были не по карману, но одна только возможность сказать, что он забрал ящики и довез их до телецентра, окупала каждый пенни. Он решил, раз они принадлежат Остину Тротте, то рано или поздно за ними кто-нибудь придет, а если оставить их тут и что-нибудь случится, даже если исчезнет хотя бы один ящик, ему не сносить головы. Выражение «археологические фрагменты» слишком уж попахивало деньгами.
— Как вы сказали, откуда они? — спросил он.
Девушка задумчиво подняла бровь и повела Билла обратно в ангар. Оказалось, Румыния. Через Париж.
К семи утра в офисах «Часа» появились сотрудники, и охранник ночной смены отправился восвояси. Прошлой ночью монтажер Джулия Барнс засиделась за полночь, подбирая видеоряд к тексту продюсера Салли Бенчборн. Последняя тоже работала, а ее ассистент, то и дело поднимавший глаза на пустырь, где когда-то стояли башни-близнецы, помогал ей с последними изменениями в сценарии, она же отвлекалась на приливы и отливы фар в нижнем конце Вест-сайд — депрессивная картинка, думал ее ассистент, слишком уж напоминает его собственную жизнь. Сценарий все никак не выходил. К часу ночи они вконец измучились, потерпев поражение от одной-единственной фразы: казалось бы пустяк, но требовавший четкой и ясной формулировки. Утром 16 января их корреспондент Сэм Дэмблс, чернокожий любимец публики, зачитает эти строчки в кабинке звукозаписи, и назад пути не будет. Они поругались, извинились друг перед другом и решили, что пора сворачиваться, оставив Джулию Барнс одну заканчивать с картинками в гудящей пустоте двадцатого этажа.
Домой монтажер добралась в начале второго. Спала плохо, мучимая кошмарами, в которых собирала бомбу в подвале дома офисного здания, и проснулась как раз перед тем, как устройство взорвалось у нее в руках. К восьми она уже вернулась в офис. Было еще рано, но, увидев помимо охранника (некоего Менарда Гриффитса) еще троих, сразу почувствовала себя лучше — она разлюбила оставаться одна на этаже, хотя и знала, что ее страхи нелепы. Мерзкий Миггисон уже пришел и сейчас просматривал отчеты о расходах и поступлении пленок в хранилище, наблюдал за потоком аудиозаписей в службу расшифровок. Он возвышался за столом как манекен — брюки отглажены, а рубашка накрахмалена так, словно отлита из какой-то белой пластмассы. Миггисон расписывал монтажеров на сюжеты, и знал что вскоре ей предстоит прогон, иными словами, если прогон пройдет успешно, она освободится для следующего продюсера.
— Джулия! — позвал он из своего кабинета возле приемной.
Она старалась его избегать, но глаз у него был острый. Она задержалась на пороге его комнаты.
— У тебя сегодня прогон, верно?
Он никогда не клал руки на стол. «У него они всегда неприятно спрятаны», — подумалось Джулии.
— Пока об этом не объявили, но скорее всего да.
— Я спрашиваю лишь потому, что тобой интересовался новый продюсер Остина. Остин хочет, чтобы ты работала над его следующим сюжетом.
— Все зависит от прогона. — Она пожала плечами, понимая, что это еще не все. У Миггисона что-то на уме. Неожиданно он встал и жестом предложил ей закрыть дверь.
— Позволь кое-что у тебя спросить.
Она никогда не удостаивалась (да и не хотела) привилегии быть наперсницей Клода Миггисона. Но если он пожелает, запросто может ей навредить, поэтому она повиновалась и закрыла за собой дверь.
— Только что был престранный звонок из службы доставки.
Джулию охватило неприятное ощущение дежа-вю.
— Честно говоря, это не ко мне, Клод.
— Подожди. Ты хоть секунду можешь мне уделить?
Она села перед его столом.
— Так вот, мне позвонили из службы доставки и сказали, что курьер только что забрал из аэропорта три больших ящика, адресованных Остину Тротте.
Джулия почувствовала, как на нее накатывает былой ужас.
— Ты с Остином связался?
— Черт, нет. Я Остину не звонил. Не мое это дело — звонить Остину. Курьеру я ответил, что не знаю, зачем они мне звонят. Никто мне ничего про это не говорил.
— Но что, если это пленка, Клод?
При этих ее словах его локти дернулись вверх, руки поднялись разом, точно у сдающегося солдата, пальцы сжались в кулаки.
— В том-то и дело, Джулия. В том-то и дело. Это не пленка. Пойми, наконец. В службе доставке мне сказали, что в грузовом манифесте оно названо археологическими артефактами. Общий вес ящиков больше, чем все чертово оборудование программы.
В ее пальцы снова закрался холод. Такого не было уже несколько месяцев. Она принялась растирать руки.
— А мне ты зачем рассказываешь? Я ничего об этом не знаю.
Скрестив руки на груди, Миггисон вернулся за свой стол.
— А потому, что именно ты прекратила злоупотребление пленками пару месяцев назад.
Она встала, не желая слушать больше ни слова. Психотерапевт говорила, что подобные разговоры могут лишь усилить ее стресс и тем самым укоротить ей жизнь. Джулия всегда презирала Миггисона за склонность поделиться дурными вестями… Она открыла дверь, но так и не смогла переступить порог. Ей надо было знать.
— А какое отношение ящики имеют к пленкам, Клод? Спрашиваю из чистого любопытства.
— Румыния.
— При чем тут Румыния?
Миггисон поморщился — обычная его гримаса.
— Это я и пытаюсь до тебя донести! Чертовы ящики пришли из Румынии. Совсем как пленки.
— Сейчас же звони в полицию. — У Миггисона потрясенно отвисла челюсть. Он явно жалел, что вообще завел этот разговор, но Джулия настаивала: — Не впускай эти ящики в здание. Послушай меня, Клод.
— Уходи.
— И нечего мне приказывать. Ты первый начал. Слишком уж все подозрительно. Уверена, Остин Тротта знать не знает ни о какой тонне археологических артефактов, присланных из Румынии. Немедленно звони в полицию. Скажи, что пришла подозрительная посылка.
Миггисон только покачал головой.
— А вот мне известно, что он коллекционирует произведения искусства, и никто мне, как всегда, ничего не говорит, и не стану я делать такой глупости, как звать копов.
— Сам голову в петлю суешь.
Этот укол стал последний каплей.
— Какого черта!
Никто в «Часе» не понимал точных границ ответственности лучше Клода Миггисона. Он до последней мелочи знал, чего от него могут ждать, а чего нет, и если кто-то переступал черту, Миггисон тут же давал предупредительный выстрел. Он рассылал всем и вся электронные письма, кипятился и швырялся эпитетами.
— А пошло оно все. Лучше я позвоню Остину.
