Собрание сочинений, том 6

разъяснять вам, что без этих производственных отношений не были бы созданы ни средства производства — материальные средства для освобождения пролетариата и основания нового общества, — ни сам пролетариат не достиг бы такого объединения и такой ступени развития, когда он действительно становится способным совершить революцию в старом обществе и революционизировать самого себя. Уравнивание заработной платы.

b) Возьмем даже заработную плату в самом предосудительном, что в ней есть, — в том, что моя деятельность становится товаром, в том, что я целиком и полиостью становлюсь объектом продажи.

Во-первых, благодаря этому исчезло все патриархальное, так как лишь торговля, купля и продажа, остается единственной связью, денежное отношение остается единственным отношением между предпринимателями и рабочими.

Во-вторых, ореол святости вообще перестал окружать все отношения старого общества, так как они превратились в чисто денежные отношения.

Точно так же все так называемые высшие виды труда — умственный, художественный и т. д. — превратились в предметы торговли и лишились, таким образом, своего прежнего ореола. Каким огромным прогрессом явилось то, что все полчище священников, врачей, юристов и т. д., следовательно религия, юриспруденция и т. д., стали оцениваться только лишь по их коммерческой стоимости^{76}.

(В-третьих: превратив труд в товар и подчинив его, как таковой, свободной конкуренции, его старались производить по возможности дешевле, т. е. при возможно меньших издержках производства. Благодаря этому для будущей организации общества бесконечно облегчен и упрощен всякий физический труд. — Сделать общие выводы.)

В-третьих, вследствие того, что все стало объектом продажи, рабочие констатировали, что все может от них отделяться, отчуждаться, и они впервые стали свободны от подчинения определенному отношению. Преимуществом является то, что рабочий может делать со своими деньгами все, что ему угодно, как в противоположность уплате продуктами, так и в противоположность образу жизни, предписывавшемуся просто принадлежностью к определенному сословию (феодальному).

Написано К. Марксом в конце декабря 1847 г.

Впервые опубликовано на русском языке в журнале «Социалистическое хозяйство» в 1924 г. и на языке оригинала в журнале «Unter dem Banner des Marxismus» в 1925 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Ф. ЭНГЕЛЬС РАБОЧИЙ КЛАСС ФРАНЦИИ И ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ[384]

Париж. Распайль или Ледрю-Роллен? Социалист или монтаньяр? Вот вопрос, из-за которого партия красной республики раскалывается на два враждебных лагеря[385]. О чем, собственно, идет речь в этом споре?

Обратитесь к газетам монтаньяров, «Reforme», «Revolution», и они вам скажут, что сами не могут разобраться в этом; по их словам, социалисты выдвинули буквально такую же программу непрерывной революции, прогрессивного налога, налога на наследство и организации труда, какую выдвинула Гора; они скажут, что никаких принципиальных разногласий не существует и что весь этот неуместный шум поднят некиими завистниками и честолюбцами, которые злоупотребляют «чистосердечным доверием» народа и из эгоистических соображений возбуждают подозрение против деятелей народной партии.

Обратитесь к газете социалистов «Peuple»[386], и она вам ответит горькими излияниями по поводу невежества пустоголовых монтаньяров, бесконечными юридически- морально-экономическими трактатами и, наконец, таинственными намеками, что по существу речь идет о новой панацее гражданина Прудона, котораяде скоро обнаружит свое превосходство над старыми социалистическими фразами школы Луи Блана.

Обратитесь, наконец, к рабочим-социалистам, и они вам коротко ответят: «Се sont des bourgeois, les montagnards» {«Они буржуа, эти монтаньяры». Ред.}.

Единственные люди, которые сразу разгадали, в чем тут дело, — это опять-таки рабочие. Они знать ничего не хотят о Горе, так как Гора сплошь состоит из буржуа.

Социалистическо-демократическая партия состояла еще до февраля из двух различных фракций: во- первых, из ораторов, депутатов, писателей, адвокатов и т. д. и шедшей за ними довольно значительной массы мелкой буржуазии, которая, собственно, и составляла партию «Reforme»; во-вторых, из массы парижских рабочих, которые никоим образом не были безусловными последователями первых, а наоборот, были их весьма недоверчивыми союзниками, то теснее примыкая к ним, то сильнее от них отдаляясь, смотря по тому, выступали ли деятели «Reforme» более решительно или занимали более колеблющуюся позицию. В последние месяцы существования монархии «Reforme», которая вела в это время полемику с газетой «National», выступала в связи с этим очень решительно, и между нею и рабочими установилась тесная связь.

Поэтому деятели партии «Reforme» вошли во временное правительство также и в качестве представителей пролетариата.

Здесь нет нужды распространяться о том, как, являясь меньшинством во временном правительстве и в силу этого будучи неспособными отстоять интересы рабочих, они только помогали «чистым» республиканцам[387] сдерживать рабочих до тех пор, пока «чистые» республиканцы не организовали вновь государственную власть, ставшую теперь их властью, направленной против рабочих; как вождь партии «Reforme», Ледрю-Роллен, находясь под влиянием фраз Ламартина о самопожертвовании и соблазнившись властью, согласился войти в Исполнительную комиссию[388]; как тем самым он расколол и ослабил революционную партию, предоставив часть ее в распоряжение правительства, и таким образом содействовал поражению восстаний в мае и июне; более того, как он сам боролся против них. Обо всем этом нет нужды здесь распространяться. Эти факты еще слишком свежи в памяти.

Короче говоря, после июньского восстания, после падения Исполнительной комиссии и установления неограниченного господства «чистых» республиканцев в лице Кавеньяка, рассеялись все иллюзии партии «Reforme», демократически-социалистической мелкой буржуазии, о дальнейшем развитии республики. Ее толкнули в ряды оппозиции, она вновь стала свободной, вновь выступила в роли оппозиции и возобновила свои старые связи с рабочими.

До тех пор, пока не возникало никаких серьезных вопросов, пока речь шла о разоблачении трусливой, предательской и реакционной политики Кавеньяка, рабочие могли допускать, чтобы их интересы в печати представлялись «Reforme» и «Revolution sociale et democratique». Кроме того, «Vraie Republique»[389] и настоящие рабочие газеты уже были уничтожены осадным положением, тенденциозными процессами и залогами для газет. Точно так же рабочие могли допускать, чтобы Гора представляла их в Национальном собрании. Распайль, Барбес, Альбер были арестованы, Луи Блан и Коссидьер вынуждены были бежать. Часть клубов была закрыта, другие находились под строгим надзором, а старые законы против свободы слова существовали и продолжают существовать до настоящего времени. Газеты ежедневно приводили достаточно примеров, показывающих, как эти законы используются против рабочих. Рабочие, лишенные возможности говорить устами своих собственных представителей, вынуждены были вновь довольствоваться теми, кто представлял их до февраля, — радикальной мелкой буржуазией и ее ораторами.

Но вот возник вопрос о выборе президента. Налицо имеются три кандидата: Кавеньяк, Луи-Наполеон, Ледрю-Роллен. О Кавеньяке у рабочих не могло быть и речи, Человек, который в июне расстреливал их картечью и осыпал зажигательными ракетами, мог рассчитывать только на их ненависть. Луи Бонапарт? За него они могли голосовать только в насмешку, чтобы сегодня голосованием вознести его, а завтра силой