Собрание сочинений, том 6

ВТОРАЯ СТАДИЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ

Кёльн, 6 декабря. Контрреволюция вступила в свою вторую стадию. Национальное собрание распущено. «Высочайшей милостью» без дальнейших околичностей возвещена октроированная конституция.

С лицемерной игры в «соглашение», которая началась в мае, упал теперь последний фиговый листок.

Мартовская революция объявлена не существовавшей, и королевская власть «божьей милостью» празднует свою победу.

Камарилья, юнкерство, бюрократия и вся реакция в мундире и без оного ликуют по случаю того, что глупый народ, наконец, снова загнан в стойло «христианско-германского» государства.

Написано К. Марксом 6 декабря 1848 г.

Напечатано в экстренном выпуске «Neue Rheinische Zeitung» № 162, 7 декабря 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОВЕТ

Берн, 6 декабря. Кто в этот период европейских бурь интересуется Швейцарией? Пожалуй, никто, кроме имперской власти, которой за каждым кустом на левом берегу Рейна, от Констанца до Базеля, чудится притаившийся в засаде волонтер. Тем не менее Швейцария — важный для нас сосед. Сегодня конституционная Бельгия является официальным образцовым государством[92], но кто в переживаемое нами бурное время поручится за то, что завтра таким официальным образцовым государством не станет Швейцария? Я уже и теперь знаю немало суровых республиканцев, только и мечтающих о том, чтобы перенести с того берега Рейна швейцарский политический строй с большими и малыми федеральными, национальными советами, советами кантонов и т. д., т. е. превратить Германию в Швейцарию большого формата, а затем благочестиво и благопристойно вести мирную и спокойную жизнь в качестве члена Большого совета или ландаммана кантона Баден, Гессен или Нассау.

Итак, Швейцария во всяком случае должна интересовать нас, немцев, и то, что думают, говорят и делают швейцарцы, нам могут в ближайшее время преподнести в качестве образца. Поэтому нам вовсе не мешает уже заранее в известной мере ознакомиться с тем, какие нравы и каких людей породили двадцать два кантона Швейцарского союза в своей федеративной республике.

Естественно, что мы должны прежде всего познакомиться со сливками швейцарского общества, т. е. с теми людьми, которых сам швейцарский народ избрал своими представителями; я разумею Национальный совет, заседающий в ратуше города Берна.

Всякого, кто находится на трибуне Национального совета, поражает разнообразие лиц, посланных швейцарским народом в Берн для обсуждения общих для всего народа вопросов. Человек, который уже раньше не повидал значительную часть Швейцарии, едва ли поймет, каким образом в маленькой стране с территорией в несколько сот квадратных миль и с населением менее двух с половиной миллионов человек может существовать такое пестрое собрание. Но в этом нет ничего удивительного; Швейцария — страна, в которой говорят на четырех различных языках: немецком, французском, итальянском (или, вернее, ломбардском) и романском, страна, в которой существуют бок о бок различные ступени культуры — от самой передовой машинной промышленности до самого настоящего пастушеского быта. Швейцарский Национальный совет объединяет сливки всех этих национальностей и ступеней культуры и поэтому совсем не выглядит национальным.

В этом полупатриархальном собрании не может быть и речи об определенных местах, об обособившихся партиях. Радикалы сделали слабую попытку занять крайние левые места, но это им, видимо, не удалось. Каждый садится там, где ему заблагорассудится, и зачастую меняет свое место три-четыре раза в течение одного заседания. Однако большинство членов имеют свои излюбленные места, которые они обычно и занимают, и таким образом собрание все же делится на две части, довольно резко отличающиеся друг от друга. Три передних полукруглых скамьи занимают люди с резко выраженными чертами лица, большей частью с бородой, тщательно причесанные, в костюмах, сшитых по парижской моде; здесь сидят представители французской и итальянской Швейцарии, или «романцы», как их здесь называют; на этих скамьях говорят почти исключительно по-французски. Но позади романцев сидит до странности пестрое общество. Правда, там не видно крестьян в швейцарских национальных костюмах, наоборот, это люди, на одежде которых лежит известный отпечаток цивилизации; иногда встречается даже более или менее модный фрак, у его обладателя в большинстве случаев благопристойное лицо; затем с полдюжины швейцарских офицеров в штатском, очень похожих друг на друга; они имеют скорее торжественный, нежели воинственный вид, лица и одежда их несколько старомодны и вообще они в какой-то степени напоминают Аякса из «Троила и Крессиды»[93]; наконец, основная масса, состоящая из не поддающихся описанию лиц и костюмов, в большей или меньшей степени пожилых и старомодных господ; они совершенно непохожи друг на друга, каждый характерен в своем роде и в большинстве своем они так и просятся на карикатуру. Тут представлены все разновидности мелкого буржуа, campagnard endimanche {по-воскресному разодетого крестьянина. Ред.} и кантональной олигархии; но все они одинаково почтенны, все до ужаса серьезны, все в одинаковых тяжелых серебряных очках. Это — представители немецкой Швейцарии, основная масса собрания, посланная более мелкими кантонами и отдаленными округами крупных кантонов.

Председательское кресло в этом собрании занимает известный доктор Роберт Штейгер из Люцерна, несколько лет тому назад приговоренный к смертной казни при правительстве Зигварта-Мюллера, теперь — председатель швейцарского Федерального собрания. Штейгер — человек невысокого роста, приземистый, с характерными чертами лица, которые производят приятное впечатление на фоне седых волос и темных усов, несмотря на неизбежные серебряные очки. Он выполняет свои обязанности с большим спокойствием и, пожалуй, с несколько излишней сдержанностью.

Каковы люди, такова и дискуссия. Одни только «романцы», да и то не все, говорят вполне культурным языком, соблюдая риторические формы. Бернцы, которые из всех жителей немецкой Швейцарии больше всего заимствовали романские нравы, ближе всего подходят к ним. У них можно еще заметить некоторый темперамент. Цюрихцы, эти сыны швейцарских Афин, говорят с солидностью и внушительностью, составляющими нечто среднее между языком профессора и цехового мастера, но всегда «интеллигентно»! Офицеры говорят с торжественной медлительностью, не особенно умело и содержательно, но зато так решительно, как будто за ними стоит их батальон в полной боевой готовности. Наконец, основная масса этого собрания выставляет ораторов более или менее благомыслящих, осторожных, тщательно взвешивающих все доводы и все же в конце концов всегда отстаивающих свои кантональные интересы; почти все они говорят очень нескладно, часто руководствуясь своими собственными грамматическими правилами. Когда дело касается обсуждения расходов, то инициатива большей частью исходит от них, в особенности от представителей старых кантонов. Кантон Ури уже приобрел в этом отношении вполне заслуженную репутацию в обоих советах.

Дискуссия поэтому в общем бледна, спокойна, посредственна. В Национальном совете очень мало талантливых ораторов, которые могли бы иметь успех и в более крупном собрании; я знаю только двух таких — Лувини и Дюфура, и, пожалуй, еще Эйтеля. Правда, я еще не слышал некоторых депутатов, пользующихся большим влиянием; но ни их успехи в собрании, ни газетные отчеты об их речах не дают основания ожидать многого. Только Нёйхаус, говорят, блестящий оратор. Впрочем, как могут развиться ораторские способности в собраниях, представляющих в лучшем случае несколько сот тысяч человек и