Собрание сочинений, том 6

Обратите внимание на конец статьи. Там сказано: «Таковы, следовательно, дела министерства дела, министерства левого центра, министерства, являющегося переходом к стародворянскому, старобюрократическому, старопрусскому министерству. Как только г-н Ганземан сыграет свою переходную роль, он получит отставку».

Господа, вы, вероятно, помните события, имевшие место в августе прошлого года, вы помните, как за ненадобностью был «уволен» Ганземан, — правда, в приличной форме добровольной отставки — и как его сменило министерство Пфуля — Эйхмана — Кискера — Ладенберга, в буквальном смысле слова «стародворянское, старобюрократическое, старопрусское министерство».

Мы читаем дальше: «Левая в Берлине должна, однако, уразуметь, что старая власть может спокойно дозволить ей одерживать маленькие парламентские победы и составлять большие конституционные проекты, лишь бы самой тем временем завладеть всеми действительно решающими позициями. Она смело может признавать революцию 19 марта в палате, если только вне палаты эта революция будет разоружена».

Насколько правильным был этот взгляд, мне, разумеется, не стоит и доказывать. Вы сами знаете, как в той же самой мере, в какой росла мощь левой в парламенте, уничтожалась мощь народной партии вне палаты. Нужно ли мне перечислять вам оставшиеся безнаказанными зверства прусской солдатни в бесчисленных городах, введение то тут, то там осадного положения, разоружение во многих случаях гражданского ополчения и, наконец, геройский поход Врангеля против Берлина, чтобы показать вам, как действительно была разоружена революция, как старая власть фактически завладела всеми решающими позициями?

И под конец — замечательное пророчество: «В одно прекрасное утро левая, возможно, убедится, что ее парламентская победа совпадает с ее действительным поражением».

Как буквально сбылось все это! Тот самый день, когда левая получила, наконец, в палате большинство, был днем ее действительного поражения. Именно парламентские победы левой повлекли за собой государственный переворот 9 ноября, перенесение в другое место, отсрочку заседаний Национального собрания и, наконец, роспуск его и октроирование конституции. Парламентская победа левой в точности совпала с ее полнейшим поражением вне парламента.

Это столь буквально оправдавшееся политическое предсказание является, господа, результатом, итогом, выводом, извлеченным нами из насилий, творившихся по всей Германии, а в частности и в Кёльне. И после этого осмеливаются говорить о слепом пристрастии к клевете? Не похоже ли в действительности все дело на то, что мы, господа, предстали сегодня перед вами, чтобы понести ответственность за преступление, состоящее в том, что мы правильно указали на правильные факты и извлекли из них правильные выводы?

Резюмирую: вам, господа присяжные заседатели, предстоит решить в этот момент вопрос о свободе печати в Рейнской провинции. Если печати должно быть запрещено сообщать о том, что происходит на ее глазах, если при каждом щекотливом случае она должна дожидаться, пока будет вынесен судебный приговор, если она должна сперва справляться у каждого чиновника — начиная с министра и кончая жандармом, — не задеваются ли приводимыми фактами их честь или деликатность, независимо от того, верны ли факты или нет, — если печать будет поставлена перед альтернативой — либо искажать события, либо совершенно замалчивать их, тогда, господа, свободе печати приходит конец; и если вы желаете этого, тогда выносите нам обвинительный приговор!

Произнесено 7 февраля 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 221, 14 февраля 1849 г., а также опубликовано в отдельной брошюре: «Zweipolitische Prozesse», Koln, 1849, Verlag der Expedition der Neuen Rheinischen Zeitung

Перевод с немецкого

ПРОЦЕСС ПРОТИВ РЕЙНСКОГО ОКРУЖНОГО КОМИТЕТА ДЕМОКРАТОВ [195]

РЕЧЬ МАРКСА

Господа присяжные заседатели! Если бы настоящий процесс был возбужден до 5 декабря, обвинение, выдвинутое прокуратурой, было бы мне понятно. Теперь же, после 5 декабря, я решительно не понимаю, каким образом прокуратура осмеливается еще ссылаться в своем обвинении против нас на законы, попранные самой королевской властью.

На чем основывает представитель прокуратуры свою критику Национального собрания, свою критику постановления об отказе от уплаты налогов? На законах от 6 и 8 апреля 1848 года. Но что сделало правительство, когда оно 5 декабря самовластно октроировало конституцию и навязало стране новый избирательный закон? Оно растоптало законы от 6 и 8 апреля 1848 года. Эти законы уже не существуют для сторонников правительства, — почему же они должны еще существовать для его противников? Правительство стало 5 декабря на революционную почву, а именно на почву контрреволюции. По отношению к нему существуют только революционеры или соучастники. Оно само превратило в мятежников всю массу граждан, которые опираются на существующие законы, которые отстаивают существующий закон против всякого его нарушения. До 5 декабря можно было придерживаться различных взглядов на перенесение места заседания Национального собрания, на его насильственный роспуск, на осадное положение в Берлине. После 5 декабря стало бесспорным фактом, что эти меры служили преддверием контрреволюции, что поэтому допустимы были все средства борьбы против фракции, которая, сама перестала признавать условия, делавшие ее правительством, которую, следовательно, и страна не могла больше признавать правительством.

Господа! Корона могла сохранить, по крайней мере, видимость законности, но она пренебрегла этим. Она могла разогнать Национальное собрание и после этого поручить министерству обратиться к стране и сказать: «Мы решились на государственный переворот — обстоятельства принудили нас к этому. Формально мы преступили рамки закона, но бывают критические моменты, когда на карту ставится само существование государства. В такие моменты существует только один нерушимый закон — сохранение государства. Когда мы распускали Национальное собрание, никакой конституции не существовало. Поэтому мы не могли нарушить конституцию. Зато существовало два органических закона — от 6 и 8 апреля 1848 года. В действительности же существует только один-единственный органический закон — избирательный закон. Мы призываем страну приступить к новым выборам на основании этого закона. Перед Собранием, вышедшим из этих первичных выборов, предстанем мы, ответственное министерство. Мы надеемся, что это Собрание признает государственный переворот как спасительный акт, вынужденный обстоятельствами. Оно задним числом санкционирует этот государственный переворот. Оно скажет, что мы нарушили букву закона, чтобы спасти отечество. Пусть оно решает нашу судьбу».

Если бы министерство поступило таким образом, оно имело бы хотя бы видимость основания привлечь нас к вашему суду. Корона спасла бы видимость законности. Но она не могла, она не хотела этого.

В глазах короны мартовская революция была актом насилия. Один акт насилия может быть искоренен только другим таким же актом. Отвергнув новые выборы на основе апрельского закона 1848 г., министерство отказалось от того, чтобы быть ответственным министерством, оно отменило тот