Собрание сочинений, том 6

Существование палат наряду с короной было предоставлено благоусмотрению короны, законодательная власть — если здесь вообще может быть речь о законодательной власти — превращена в фикцию.

Господа! Вы видите на этом примере, к чему приводит попытка приложить к конфликту между прусской короной и прусским Национальным собранием масштаб отношений, существующих в конституционных странах. Она приводит к признанию абсолютной королевской власти. С одной стороны, короне предоставляются права конституционной исполнительной власти, с другой стороны — не существует никакого закона, никакого обычая, никакого органического установления, которые налагали бы на нее ограничения, свойственные конституционной исполнительной власти. Народному представительству ставится требование: при абсолютном короле ты должно играть роль конституционной палаты!

Нужно ли еще разъяснять, что в данном случае вовсе не исполнительная власть противостояла законодательной власти, что принцип конституционного разделения властей не может быть применим к прусскому Национальному собранию и прусской короне? Допустим, что вы не принимаете во внимание революцию, что вы придерживаетесь официальной теории соглашения. Но даже по этой теории друг другу противостояли две суверенные власти. Не подлежит сомнению, что из этих двух властей одна должна была уничтожить другую. Две суверенные власти не могут одновременно, бок о бок, функционировать в одном государстве. Это — нелепость вроде квадратуры круга. Борьбу между двумя верховными властями должна была решить материальная сила. Но не будем здесь вдаваться в исследование вопроса о том, возможно ли было соглашение или невозможно. Достаточно того, что две власти вступили во взаимоотношения друг с другом, чтобы заключить договор. И сам Кампгаузен допускал возможность того, что договор не состоится. С трибуны указывал он сторонникам соглашения на опасность, грозящую стране, если соглашение не состоится. Опасность заключалась в той исходной позиции, которую занимало согласительное Национальное собрание по отношению к короне, а теперь, задним числом, хотят сделать Национальное собрание ответственным за эту опасность, отрицая эту его исходную позицию, превращая Собрание в конституционную палату. Хотят разрешить затруднение, абстрагируясь от него!

Мне кажется, я доказал вам, господа, что корона не имела права ни переносить место заседания, ни отсрочивать собрание соглашателей.

Но представитель прокуратуры не ограничился анализом вопроса, имела ли корона право перенести место заседания Национального собрания; он старается доказать целесообразность этого перенесения. «Разве не было бы целесообразно», — восклицает он, — «если бы Национальное собрание подчинилось короне и перебралось в Бранденбург?» Представитель прокуратуры находит, что целесообразность такого поступка обусловливается положением самой палаты. Она была-де несвободна в Берлине и т. д.

Но разве не ясна цель, которую преследовала корона, перенося Собрание? Разве сама корона не раскрыла истинный смысл всех официально приведенных мотивов этого перенесения?

Дело было вовсе не в свободе обсуждения — дело было в том, чтобы либо распустить Собрание и октроировать конституцию, либо путем созыва послушных заместителей создать фиктивное представительство. Когда же, вопреки ожиданию, в Бранденбурге оказалось правомочное число депутатов, тогда отбросили всякое лицемерие и объявили Национальное собрание распущенным.

Впрочем, само собой понятно, что корона не имела права объявлять Национальное собрание свободным или несвободным. Никто, кроме самого Собрания, не мог решать, обладает ли оно необходимой свободой обсуждения или не обладает. Что может быть удобнее для короны, как при всяком неугодном ей постановлении Национального собрания объявлять его несвободным, неспособным нести ответственность за свои решения и подвергать его отлучению!

Представитель прокуратуры говорил также об обязанности правительства охранять достоинство Национального собрания от терроризма берлинского населения.

Этот аргумент звучит как злая насмешка над правительством. Я уже не буду говорить об обращении с отдельными лицами, а эти лица были все же избранными представителями народа. Их всячески старались унизить, подвергали самым гнусным преследованиям, устроили нечто вроде «дикой охоты» на них[196]. Но не будем говорить о лицах. Как оберегали достоинство Национального собрания в смысле отношения к его работе? Его архивы были отданы на произвол солдатни, которая раскуривала трубки, топила печи документами отделений, королевскими посланиями, проектами законов, подготовительными материалами, топтала их ногами.

Не были соблюдены даже такие формальности, которые требуются при наложении ареста на имущество, — захватили архив, не составив даже его описи.

Явно стремились уничтожить всю так дорого обошедшуюся народу работу, чтобы иметь большую возможность оклеветать Собрание, чтобы стереть с лица земли планы реформ, ненавистные правительству и аристократам. Не смешно ли после всего этого утверждать, что правительство перенесло Национальное собрание из Берлина в Бранденбург из-за нежной заботы о его достоинстве?

Перехожу к аргументации представителя прокуратуры относительно формальной силы постановления об отказе от уплаты налогов.

Чтобы сделать постановление об отказе от уплаты налогов формально законным постановлением, — говорит представитель прокуратуры, — Собрание должно было представить его на санкцию короны.

Но корона, господа, не находилась в непосредственных сношениях с Собранием — ее представляло министерство Бранденбурга. Следовательно, с этим министерством Бранденбурга — такой нелепости требует представитель обвинения — Собрание должно было договориться, чтобы объявить это министерство повинным в государственной измене, чтобы отказать ему в уплате налогов! Какой смысл имеет это требование, кроме того, что Национальное собрание должно было пойти на безусловное подчинение всякому требованию министерства Бранденбурга?

Постановление об отказе от уплаты налогов было формально недействительно еще и потому, — говорит представитель прокуратуры, — что только при втором чтении предложение может стать законом.

С одной стороны, не соблюдают существенных форм, которые обязаны выполнять по отношению к Национальному собранию, с другой стороны, требуют от Национального собрания соблюдения самых несущественных формальностей. Нет ничего проще! Какое-нибудь неугодное короне предложение проходит в первом чтении, — тогда второму чтению препятствуют силой оружия, и закон остается недействительным, так как не было второго чтения. Представитель прокуратуры упускает из виду сложившуюся в то время исключительную обстановку, когда народные представители принимали это постановление, находясь в зале заседаний под угрозой штыков. Правительство совершает один насильственный акт за другим. Оно бесцеремонно нарушило важнейшие законы, Habeas Corpus Akte, закон о гражданском ополчении[197]. Оно произвольно вводит неограниченный военный деспотизм под видом осадного положения. Оно прогоняет ко всем чертям самих народных представителей. И в то время как одна сторона нагло нарушает все законы, от другой стороны требуют самого щепетильного соблюдения даже регламента!

Я не знаю, господа, умышленное ли это извращение — я далек от мысли допустить это со стороны представителя прокуратуры — или это просто неосведомленность, когда он говорит: «Национальное собрание не хотело примирения», оно «не искало примирения».

Если народ упрекает за что-нибудь берлинское Национальное собрание, то именно за его желание примирения во что бы то ни стало. Если члены этого Собрания сами испытывают раскаяние, то это раскаяние по поводу их мании соглашения. Именно эта мания соглашения постепенно оттолкнула от него народ, именно она привела Собрание к тому, что оно утратило все свои позиции, наконец, именно она поставила Собрание под удары короны, когда это Собрание не имело за собой поддержки нации. Когда же Собрание захотело, наконец, проявить волю, оно оказалось одиноким и бессильным именно потому, что в надлежащее время оно не обладало волей и не умело проявлять ее. Впервые оно обнаружило эту манию соглашения, когда отреклось от революции и санкционировало теорию соглашения,