Собрание сочинений, том 7

войска были на стороне движения; находившиеся там пруссаки — в большинстве уроженцы Рейнской провинции — колебались, австрийцы были немногочисленны. Прибытие баденцев — независимо от того, была бы сделана попытка противодействовать им или нет, — должно было перенести пламя восстания в самое сердце обоих княжеств Гессен и в Нассау, принудить пруссаков и австрийцев отступить к Майнцу и поставить дряблое немецкое, так называемое Национальное собрание под терроризирующее влияние восставшего населения и восставшей армии. Если бы после этого восстание не вспыхнуло немедленно на Мозеле, л Эйфеле, в Вюртемберге и Франконии, оставалось бы много других способов распространить его и на эти провинции.

Надо было, далее, централизовать силы восстания, предоставить в его распоряжение нужные денежные средства, заинтересовать в восстании огромное большинство населения, занимающееся сельским хозяйством, посредством немедленной отмены всех феодальных повинностей. Установление общего централизованного управления для военных дел и финансов, с правом выпуска бумажных денег^{19}, прежде всего для Бадена и Баденские палаты уже раньше утвердили выпуск бумажных денег на сумму в два миллиона, из которых ни один крейцер еще не был израсходован.

Пфальца, отмена всех феодальных повинностей в Бадене и во всех занимаемых повстанческой армией округах — всего этого было бы достаточно для того, чтобы придать восстанию гораздо более энергичный характер.

Но все это надо было сделать в первый же момент, с быстротой, которая одна только могла бы обеспечить успех. Через неделю после образования Баденского комитета было уже поздно. Рейнское восстание было уже подавлено, Вюртемберг и Гессен не поднялись на борьбу; первоначально благоприятно настроенные воинский части стали ненадежными и в конце концов опять всецело подчинились влиянию своих реакционных офицеров. Восстание потеряло свой общегерманский характер, оно превратилось в чисто баденское или баденско-пфальцское местное восстание.

Как я узнал по окончании борьбы, бывший баденский младший лейтенант Ф. Зигель, который во время восстания в качестве «полковника» и позднее в качестве «главнокомандующего» заслужил себе более или менее двусмысленный карликовый лавровый венок, с самого начала предложил Баденскому комитету план перехода в наступление. Достоинство этого плана в том, что он содержал верную мысль о необходимости при всех условиях вести наступательные действия; по в остальном это был самый авантюристский план, который только мог быть предложен. Зигель хотел двинуться с одним баденским отрядом сперва в Гогенцоллерн и провозгласить там Гогенцоллернскую республику, затем занять Штутгарт и оттуда, подняв восстание в Вюртемберге, двинуться на Нюрнберг и разбить большой лагерь в сердце охваченной восстанием Франконии. Как видим, этот план совершенно упускал из виду моральное значение Франкфурта, овладение которым только и могло придать восстанию общегерманский характер, а также стратегическую важность линии Майна. Как видим, этот план предполагал наличие совсем иных боевых сил, чем те, какими можно было в действительности располагать; он бил мимо цели и в конечном счете — после похода, вполне достойного Дон-Кихота или Шилля, — привел бы к тому, что самая сильная из южногерманских армий и единственная решительно враждебная восстанию, а именно баварская армия, немедленно выступила бы против восставших, еще прежде чем они могли получить подкрепление в результате перехода на их сторону гессенских и нассауских войск.

Новое правительство вообще не соглашалось ни на какое наступление под предлогом, что почти все солдаты разошлись по домам. Не говоря уж о том, что так обстояло только в немногих отдельных воинских частях, в особенности в лейб-полку, но даже те солдаты, которые успели разойтись, уже через три дня почти все снова оказались в своих частях.

Впрочем, правительство имело совсем другие основания противиться всякому наступлению.

Во главе всего баденского движения за имперскую конституцию стоял господин Брентано; в этом адвокате несколько мелочное честолюбие, неизменно свойственное народному деятелю мелкого германского государства, и мнимая твердость убеждений, которая в Южной Германии является вообще первым условием всякой популярности, сочетались с некоторым дипломатическим лукавством, достаточным для того, чтобы вполне подчинить ему всех окружающих, за исключением, пожалуй, одного- единственного человека. Г-н Брентано, — теперь это стало тривиальным, но это так, — г-н Брентано и его партия, самая сильная в Бадене, добивались в оффенбургском собрании всего лишь изменения политики великого герцога, изменения, которое стало бы возможным только при министерстве Брентано. Ответ великого герцога и всеобщее возбуждение вызвали в Раштатте восстание среди войск — против воли и намерения Брентано. В тот момент, когда г-н Брентано был поставлен во главе Баденского комитета, движение уже опередило его, и он уже должен был его как-то сдерживать. Тут произошли события в Карлсруэ; великий герцог бежал, и те же обстоятельства, которые поставили г-на Брентано во главе управления и дали ему, так сказать, диктаторскую власть, расстроили все его планы и заставили его применить свою власть против того самого движения, которое доставило ему эту власть. В то время как народ ликовал по случаю бегства великого герцога, г-н Брентано и верный ему Б аденский комитет сидели, как на горячих угольях.

Этот комитет, состоявший почти исключительно из баденских обывателей с весьма твердыми убеждениями и весьма путаными головами, — из «чистых республиканцев», которые смертельно боялись провозглашения республики и приходили в священный ужас от всякой мало-мальски энергичной меры, — этот истинно-филистерский комитет находился, разумеется, в полной зависимости от Брентано. Ту роль, которую в Эльберфельде принял на себя адвокат Хёхстер, здесь на несколько более обширном поприще принял на себя адвокат Брентано. Из трех чужеродных элементов — Блинда, Фиклера и Струве, попавших в Баденский комитет из тюрьмы, Блинд был так опутан интригами Брентано, что ему, стоявшему совершенно особняком, не оставалось ничего другого, как отправиться в изгнание в Париж в качестве баденского представителя; Фиклер должен был принять на себя опасную миссию в Штутгарт; Струве же казался г-ну Брентано настолько неопасным, что он спокойно терпел его в Б аденском комитете, наблюдая за ним и стараясь сделать его непопулярным, что ему вполне удалось. Как известно, Струве основал вместе с рядом других лиц «Клуб решительного (или, вернее, осторожного) прогресса», который после одного неудачного выступления был распущен[83]. Несколько дней спустя Струве очутился в Пфальце более или менее на положении «эмигранта» и пытался там снова издавать свой орган «Deutscher Zuschauer». Но едва вышел пробный номер, как пришли пруссаки.

Баденский комитет — с самого начала простое орудие в руках Брентано — выбрал Исполнительный комитет, во главе которого опять-таки стоял Брентано. Вскоре этот Исполнительный комитет почти совсем подменил Баденский комитет, в лучшем случае представлял ему на утверждение кредиты и уже принятые мероприятия и удалил его более или менее ненадежных членов, разослав их в округа или в армию с различными второстепенными миссиями. Наконец, Исполнительный комитет полностью отстранил Баденский комитет, заменив его «учредительным собранием», избранным всецело под влиянием Брентано, а себя он превратил во «временное правительство», во главе которого, конечно, опять-таки встал г-н Брентано. Он же и назначал министров. И каких министров — Флориана Мёрдеса и Майерхофера!

Г-н Брентано был самым полным воплощением баденской мелкой буржуазии. От массы мелких буржуа и прочих их представителей он отличался только тем, что был слишком проницателен для того, чтобы разделять все их иллюзии. Г-н Брентано с первой минуты предавал баденское восстание, потому что с первой минуты лучше понимал положение дел, чем кто-либо другой из официальных лиц в Бадене, и принимал именно то меры, которые должны были сохранить господство за мелкой буржуазией, но которые, по этой именно причине, должны были погубить все восстание. В этом секрет тогдашней безграничной популярности Брентано, а также секрет тех оскорблений, которые посыпались на него после июля со стороны его бывших поклонников. Баденские мелкие буржуа были в массе своей такими же точно предателями, как и Брентано, но в то же время они были обмануты, чего нельзя сказать о нем. Они предавали из трусости и давали себя обманывать по глупости.

В Бадене, как и вообще в Южной Германии, почти нет «крупной буржуазии. Промышленность и торговля Бадена незначительны. Поэтому здесь существует только очень малочисленный, очень распыленный, мало развитый пролетариат. Основная масса населения состоит из крестьян (их большинство), мелких буржуа и ремесленных подмастерьев. Последние, городские рабочие, рассеянные в маленьких городах, лишенные сколько-нибудь крупного центра, где могла бы образоваться самостоятельная