Собрание сочинений, том 19

филологии, стоял вне цеха и был лишен права в официальном порядке применять свои знания. Оставалась надежда перебиваться частными уроками. Но для этого требовалось разрешение правительства, а когда Вольф обратился за этим, ему было отказано. Демагогу пришлось бы умирать с голоду или вновь вернуться в родное село отбывать барщину, если бы в Пруссии не было поляков. Один познанский помещик взял его домашним учителем; у него он прожил несколько лет, о которых говорил всегда с особенным удовольствием.

По возвращении в Бреславль ему удалось, наконец, после долгих мытарств добиться от достопочтенного королевского правительства разрешения давать частные уроки, и теперь он мог по крайней мере обеспечить себе скромное существование. Большего этот непритязательный человек и не требовал. В то же время он снова вступил в борьбу против существующего угнетения, насколько это было возможно при тогдашних тяжелых условиях. Ему приходилось ограничиваться тем, чтобы предавать гласности отдельные факты произвола со стороны чиновников, помещиков и фабрикантов, но и в этом деле он встречал препятствия со стороны цензуры. Это, однако, не смущало его. В только что учрежденном в то время высшем суде по делам цензуры не было более упорного, неизменно повторявшего свои визиты завсегдатая, чем учитель Вольф из Бреславля. Не было для него большего удовольствия, чем оставить в дураках цензуру, что при глупости большинства цензоров было не так уж трудно для того, кто сколько-нибудь знал их слабые стороны. Так, он до крайности скандализировал благочестивые души, опубликовав в провинциальных силезских газетах следующую популярную «песнь» кающегося грешника, которую он обнаружил в старой книге церковных песнопений, бывшей еще кое-где в употреблении:

«Воистину — я стерва,
истинно грешник убогий,
пропитанный весь грехами,
как русский пропитан луком.
Господи Иисусе, возьми меня, пса, за ухо,
кинь мне кость милосердия
и зашвырни меня, грешного болвана,
на твои небеса милосердия».

С быстротой молнии песнь разнеслась по всей Германии, вызывая громкий хохот безбожников и возмущение «смиренных»[т. е. пиетистов. Ред.]. Цензор получил строгий выговор, а правительство с этого времени вновь стало зорко следить за частным учителем Вольфом, этим беспокойным сумасбродом, которого не смогли усмирить и пять лет заключения в крепости.

Немного понадобилось времени, чтобы опять нашелся предлог для возбуждения против него судебного дела. Ведь старопрусское законодательство было распространено по всей стране подобно искусно сплетенной системе ловушек, петель, волчьих ям и сетей, от которых не всегда могли уберечься даже верные подданные; тем легче попадали туда неверные.

Нарушение закона о печати, в котором Вольф был обвинен в конце 1845 или в начале 1846 г., было до такой степени незначительно, что теперь никто из нас не может даже припомнить ближайших обстоятельств дела[38]. Но преследование приняло такие размеры, что Вольф, которому надоели прусские тюрьмы и крепости, скрылся от грозившего ему ареста и отправился в Мекленбург [Согласно Вермут-Штиберу («Die Communlsten-Verschworungen dee 19. Jahrhunderts», II, стр. 141)[39], Вольф был осужден в 1846 г. Ореславльским высшим областным судом за «нарушение закона о печати» к трехмесячному заключению в крепости. (Примечание Энгельса в издании 1886 года.)]. Здесь он нашел у друзей надежное убежище, до тех нор пока не удалось устроить ему в Гамбурге беспрепятственный переезд в Лондон. В Лондоне, где он впервые вступил в общественную организацию, — в существующее еще и теперь Коммунистическое просветительное общество немецких рабочих, — он оставался недолго и вскоре, как мы уже говорили, приехал в Брюссель.

II

 В Брюсселе он скоро нашел работу в основанном там корреспондентском бюро, которое снабжало немецкие газеты известиями из Франции, Англии и Бельгии, редактировавшимися, насколько позволяли обстоятельства, в социал-демократическом духе. Когда «Deutsche-Brusseler-Zeitung»[40] предоставила себя в распоряжение нашей партии, в этой газете стал сотрудничать и Вольф. В основанном тогда нами Немецком рабочем обществе в Брюсселе [41] Вольф скоро стал одним из самых любимых ораторов. Он еженедельно делал там обзоры текущих событий, — обзоры, которые всякий раз представляли собой шедевры популярного, юмористического и вместе с тем полного энергии изложения и которые особенно бичевали мелочность и низость как властителей, так и подданных в Германии. Эти политические обзоры стали до такой степени его излюбленной темой, что он выступал с ними в каждом союзе, в котором принимал участие, и всегда это было одинаково мастерское популярное изложение.

Разразилась февральская революция, сразу нашедшая отклик в Брюсселе. Толпы народа собирались каждый вечер на большой рыночной площади перед ратушей, занятой гражданским ополчением и жандармерией; многочисленные пивные и питейные дома вокруг рынка были битком набиты. Кричали:

«Vive la Republique!» [«Да здравствует республика!» Ред.], пели «Марсельезу», напирали друг на друга, толкались. Правительство держалось с виду тише воды, но в провинциях оно провело призыв запасных и отпускников. Г-ну Жотрану, самому видному из бельгийских республиканцев, было втайне сообщено, что король готов отречься от престола, если народ пожелает этого, и что он, если захочет, может услышать это от самого короля. Жотран действительно услышал от короля Леопольда, что тот сам в душе республиканец и никогда не станет на пути Бельгии, если последняя пожелает стать республикой; что он хотел бы только одного, — чтобы все обошлось мирно и без кровопролития, сам же, между прочим, надеется получить приличную пенсию. Это известие тайком быстро распространилось и вызвало такое успокоение, что не сделано было и попытки поднять восстание. Но лишь только были собраны резервы и большая часть войск сконцентрирована вокруг Брюсселя, — в маленькой стране для этого понадобилось всего три-четыре дня, — разговоров об отречении как не бывало; в один прекрасный вечер жандармерия с саблями наголо внезапно двинулась против народа, толпившегося на рыночной площади, — и пошли направо и налево аресты. Одним из первых был избит и арестован также и Вольф, спокойно шедший к своему дому. Его потащили в ратушу, где он еще раз подвергся побоям со стороны разъяренной и пьяной гражданской гвардии, и после нескольких дней ареста его переправили через границу во Францию.

В Париже он прожил недолго. Берлинская мартовская революция и подготовка к Франкфуртскому парламенту и к Берлинскому собранию побудили его прежде всего отправиться в Силезию, чтобы там бороться за победу радикальных элементов на выборах. Оттуда он хотел приехать к нам, как только мы организуем газету, будь то в Кёльне или в Берлине. Благодаря всеобщей любви, которой он пользовался, а также благодаря силе и популярности его красноречия, ему удалось, особенно в сельских избирательных округах, провести таких радикальных кандидатов, которые без него не имели бы никаких шансов на успех.

Между тем, с 1 июня в Кёльне стала выходить «Neue Rheinische Zeitung», главным редактором которой был Маркс; приехал вскоре и Вольф, чтобы занять свое место в редакции. Его неутомимое трудолюбие, его педантичная, неуклонная добросовестность представляли для него ту невыгоду, что в редакции, состоявшей исключительно из молодых людей, другие частенько освобождали себе лишний часок, будучи уверены, что «Лупус [дружеское прозвище В. Вольфа (Wolf — волк, по-латыни — lupus). Ред.] уж позаботится о том, чтобы газета вышла»; в этом отношении и я не был безгрешен. Вследствие этого Вольф в первое время издания газеты был занят больше текущей работой, чем руководящими статьями. Он вскоре нашел, однако, средство превратить и эту работу в самостоятельную деятельность, В текущей хронике под заголовком «По стране» подбирались сообщения из мелких немецких государств, и он с неподражаемым юмором изображал провинциальную захолустную ограниченность и филистерство как правителей, так и