отдыха. Она поднималась в мансарду.
Тетя Кордула преодолела свою недавнюю слабость и мрачные предчувствия и весело говорила о том близком будущем, когда Фелисита будет жить у нее. Фелисита никогда не рассказывала о событиях в большом доме, а старая дева, верная своей привычке, не расспрашивала ее.
Однажды Фелисита сидела одна у Анхен. В доме царила мертвая тишина. Госпожа Гельвиг и советница ушли в гости, профессор, без сомнения, находился в саду, так как в его комнате было тихо. Малютка, устав играть, попросила Фелиситу спеть ей что-нибудь. У молодой девушки был красивый голос, а старая дева прекрасно поставила его. Фелисита находила, что пение успокаивает ребенка, но никогда не пела, опасаясь, что кто-нибудь может ее услышать.
Песнь Шумана зазвучала в детской с таким чувством, которое может выйти только из чистой девичьей души. Фелисита пропела первую строфу мягко, с захватывающей простотой и сдержанной силой. Но когда она начала вторую строфу, в комнате профессора заскрипел стул, кто-то быстро направился к двери, и в пустом доме резко прозвенел звонок. Смертельно испуганная Фелисита замолчала. Через несколько минут к ней вошла старая кухарка.
— Господин профессор просит, чтобы ты не дела, это мешает ему работать, — грубо сказала Фридерика. — Он очень рассердился. И почему ты так глупо себя ведешь? Господин профессор сказал, чтобы ты погуляла с ребенком во дворе.
Фелисита закрыла руками свое пылающее лицо. Полученный удар пристыдил и унизил ее. Насколько она была смелой, когда нужно было защищать свои убеждения, настолько же она была робка и боязлива, когда дело касалось ее талантов и знаний. Простая мысль о том, что ее могут услышать, заставляла Фелиситу моментально умолкать. Грубейшая несправедливость и дурное обращение госпожи Гельвиг никогда не могли вызвать у нее слез, теперь же она горько плакала.
Через четверть часа Фелисита осторожно каптала по двору детскую колясочку. Вскоре пришла госпожа Гельвиг в сопровождении советницы, которая несла в руках большой пакет. Приласкав ребенка, молодая вдова с лукавой улыбкой обратилась к профессору:
— Посмотри, Иоганн, разве я не легкомысленная женщина, — пошутила она. — Я увидела на витрине в магазине эту чудную скатерть и, прежде чем успела опомниться, уже купила ее и кусок тонкого полотна... Теперь прощай зимние наряды. Я должна отказаться от них, чтобы заполнять пробел в моем бюджете.
Иоганн не отвечал. Он пристально смотрел на дверь, в которую входила женщина, недавно посетившая кабинет профессора.
— Господин профессор, мой Вильгельм теперь видит так же хорошо, как и мы, здоровые люди, — сказала она. Ее голос дрожал, а в глазах стояли слезы. — Теперь он опять зарабатывает себе на хлеб, и я могу умереть спокойно. Ничего на свете не пожалела бы я для вас, господин профессор, но я думала, хоть безделицу...
— Что такое? — сурово перебил ее Иоганн. Бедная женщина откинула свой плащ, закрывавший клетку и кусок полотна. — Когда вы были у нас, то с удовольствием слушали нашего соловья. Вы можете спокойно взять его с собой в Бонн… А этот кусок полотна я сама ткала. Может быть, госпожа Гельвиг захочет взять его на платки?..
— Вы с ума сошли! — гневно воскликнул профессор и так сильно нахмурил брови, что его глаз не стало видно. — Я не выношу птиц и в ваши обязанности не входит забота о нашем белье. Немедленно забирайте ваши вещи и отправляйтесь домой.
Бедная женщина стояла, сильно смущенная.
— Вы могли избавить меня от этого, госпожа Вальтер, — прибавил он мягче. — Я вам несколько раз говорил, чтобы вы не делали этого. Идите, завтра я еще раз приду посмотреть на вашего Вильгельма.
Он протянул ей руку. Госпожа Гельвиг и советница стали невольными свидетельницами этой сцены.
— Я не понимаю, Иоганн, — наставительно сказала госпожа Гельвиг, когда женщина наконец удалилась. — Когда я вспоминаю, сколько стоило твое учение, то мне кажется, ты не имеешь никаких оснований отказываться от вознаграждения.
— Подумай, Иоганн, — сказала советница, — сегодня утром мы узнали об одной несчастной, но честной семье. Бедные дети совсем не имеют белья! Тетя и я собирались помочь им. Если бы ты взял полотно у этой женщины, я сама сшила бы им прекрасные рубашки.
— О христианское милосердие! — перебил ее профессор со злобным смехом. — Последнее достояние бедной семьи должно пойти на помощь другим нуждающимся, и над этим делом, любви к ближнему, стоит еще и великодушная посредница!
— Ты зол, Иоганн, — обиделась молодая вдова. — Я всегда охотно помогаю...
— Но эта помощь ничего не должна тебе стоить, не правда ли, Адель? — прибавил он с горькой иронией. — Почему же благочестивая хозяйка не возьмет то, что нужно, из своего бельевого шкафа? Например, вот этот совершенно лишний для тебя кусок полотна, — он указал на пакет в ее руках.
— Это переходит всякие границы, Иоганн, — жалобно сказала советница. — Я должна отдать это чудное тонкое полотно?
— Ты упрекнула меня, — обратился профессор к матери, не обращая никакого внимания на свою обиженную кузину, — что я плохо пользуюсь плодами своего дорого стоившего учения... Могу тебя уверить, что я достаточно практичен, но мое призвание больше, чем какое-либо другое, требует сострадания к ближнему. Я не принадлежу к тем врачам, которые, с одной стороны, помогают неимущему подняться с постели, а с другой — заставляют его беспокоиться о плате за оказанную помощь.
До сих пор он совершенно не замечал присутствия Фелиситы, но теперь его взгляд нечаянно скользнул в ее сторону и встретился с глазами Фелиситы, засветившимися искренним сочувствием. Молодая девушка испуганно опустила глаза, а профессор с сердитым выражением поглубже надвинул на лоб свою шляпу.
— Это твое дело, Иоганн. Ты волен поступать по своему желанию, — холодно сказала госпожа Гельвиг, — но с этими взглядами ты не смог бы прийти к своему деду. Врачебная практика — это дело, приносящее доход, а в делах, говорил он, нельзя допускать сентиментальности.
Она сердито направилась к выходу. Советница и профессор последовали за ней. На пороге профессор оглянулся во двор: Фелисита по просьбе малютки вынула ее из коляски. Профессор тотчас же вернулся обратно.
— Я вам уже несколько раз запрещал носить ребенка — он слишком тяжел для вас! — закричал сердито Иоганн. — Разве Фридерика не сказала вам, чтобы вы взяли себе на помощь Генриха?
— Она забыла об этом, а Генриха нет дома.
Профессор взял у нее ребенка и посадил его в коляску. Выражение лица Иоганна стало строже обыкновенного. При других обстоятельствах Фелисита упрямо отвернулась бы от него, но сегодня она была виновата в его дурном настроении.
— Я должна попросить у вас прощения, что помешала вам работать своей песней, — сказала она робко. — Я думала, что вас нет дома.
Слово «песня», вероятно, напомнило Анхен о слезах Фелиситы.
— Злой дядя: бедная Каролина плакала! — сказала девочка.
— Это правда, Фелисита? — спросил он быстро.
— Я была очень несчастна от мысли...
— ...что кто-то мог подумать, будто вы хотите, чтобы вас услышали? — перебил он ее. Пусть это вас не беспокоит: я считаю вас непримиримой и мстительной; даже мысль о вашем кокетстве не приходила мне в голову. Я попросил вас замолчать не потому, что вы мне мешали, а потому, что я не могу слышать ваш голос... Это признание очень сильно оскорбило вас?
Фелисита покачала головой.
— Это благоразумно... — от твердо и испытующе посмотрел ей в глаза. — Ваше сегодняшнее пение открыло мне одну тайну.
Фелисита испугалась, думая, что он догадался о ее близких отношениях с тетей Кордулой.
— Я теперь знаю, почему вы отказываетесь от поддержки с нашей стороны. Вы пойдете на сцену!
— Вы ошибаетесь, — ответила она решительно. — Хотя я с радостью посвятила бы себя этому прекрасному призванию, но для этого у меня не хватает ни смелости, ни уверенности, и поэтому я не пошла
