рассчитывал на это наследство...
Фелисита, по обыкновению, ничего не ответила на болтовню кухарки. Вскоре она взяла свою работу и села под деревом, в то время как Анхен играла около нее на лугу. Со своего места Фелисите была видна садовая калитка. Эта изящная чугунная решетка всегда имела для девушки особую прелесть. Много людей пропускала она: были и милые, приветливые лица, к которым Фелисита радостно бежала навстречу, но были и такие, при появлении которых ее маленькое сердечко судорожно сжималось, и она вздыхала свободно только тогда, когда калитка с шумом захлопывалась за ними. Но никогда еще Фелисита не испытывала такого страха, как сегодня, когда калитка заскрипела и в сад вошла госпожа Гельвиг вместе с сыном и советницей. Почему она боялась этих людей? Госпожа Гельвиг упорно не замечала ее, а Иоганн считал дочь фокусника отверженным и презренным существом... Фридерике он показался сегодня странным, И Фелисита должна была признать, что старая кухарка была права. Сегодня он нетерпеливо искал кого-то глазами, вероятно, свою маленькую пациентку.
Роза повела Анхен навстречу входившим. Адель обняла ребенка, но, лаская его, она сердито выбранила Розу за то, что та взяла ключи от комнат и заставила советницу идти по городу в измятом дорожном платье.
— Эта прогулка — одно из самых неприятных событий в моей жизни, — с досадой сказала молодая дама, закалывая разорванное платье. — Лучше бы я осталась в твоей тихой комнате, тетечка. Мы пережили тысячу неприятностей, и куда бы мы ни ехали, дождь следовал за нами по пятам. Ко всему этому прибавилось еще и ужасное настроение моего мрачного кузена, который с удовольствием вернулся бы домой в первый же день. А сколько мы положили трудов, чтобы сделать его хмурое лицо хоть немножко приветливее!.. Анна фон Штернталь взялась за это дело так усердно, что я каждую минуту ожидала объяснения в любви. Скажи сам, Иоганн, разве она не была очаровательна и любезна?
Фелисита не расслышала ответ профессора. Некоторое время на Фелиситу никто не обращал внимания. Но когда она случайно выглянула за стену тисов, то увидела тихо подходившего Иоганна. Его лицо было взволнованно, взгляд беспокойно бегал по саду. Фелисита неподвижно наблюдала за ним. Она боялась встретиться с ним глазами. Но как странно изменилось его лицо, когда наконец он увидел ее!
Иоганн наклонил ветвь яблони и начал рассматривать ее с видимым интересом, вероятно, не замечая девушку. Потом он выпустил ветку и продолжил свой путь.
— Посмотрите, Фелисита, я нашел клевер с четырьмя листочками! — внезапно закричал Иоганн, наклоняясь. — Говорят, что эти четыре листочка приносят счастье, — продолжал он, быстро пересекая луг. — Я сейчас проверю, насколько правдоподобно это утверждение.
Он стоял перед Фелиситой. Теперь во всей фигуре Иоганна чувствовалась энергия человека с сильной волей. Клевер выпал у него из рук, и он протянул их молодой девушке.
— Добрый вечер, — мягко сказал Иоганн.
Если бы девять лет тому назад он заговорил так с ребенком, всем сердцем жаждавшим любви!
Но теперь это дружеское приветствие, в котором слышалась радость свидания, было непонято, хотя Фелисита, которая когда-то собиралась обойтись без его помощи даже в тяжелую минуту своей жизни, тихо подала ему руку. Это было чудо... Малейшее неосторожное движение с его стороны могло все испортить.
Он понял это и переменил тон.
— Вас не тяготила забота об Анхен? — спросил он с участием.
— Нисколько, любовь ребенка трогает меня, И я охотно ухаживаю за ним.
— Но вы сейчас грустнее и бледнее, чем обычно. Вы только что сказали, что любовь ребенка трогает вас; но и другие люди тоже любят вас. Я сейчас докажу это. Вы, наверное, ни разу не вспоминали о тех, кто покинул городок N., чтобы укрепить свою душу и тело на свежем лесном воздухе.
— Я не имею с ними ничего общего, — ответила Фелисита, сильно покраснев.
— Допустим, но я был снисходительнее — я вспоминал о вас, и вот при каких обстоятельствах: однажды я увидел сосну, одиноко стоявшую на утесе. Казалось, ее обидели в лесу, и она убежала на пустынную скалу. Твердо и угрюмо стояла она там, а моя фантазия придала ей сходство с хорошо знакомым мне гордым человеческим лицом. Во время грозы дождь хлестал ее ветви, буря немилосердно сгибала ее, но сосна снова выпрямлялась и после каждого толчка казалась еще крепче.
Фелисита взглянула на Иоганна с испугом и робостью. Как он изменился! Человек с холодными, стальными глазами, убежденный консерватор, в котором общественные законы убили всякую искру поэзии; педант, которому пение мешало работать, рассказывал ей теперь выдуманную им притчу, смысла которой она не могла не понять.
— И подумайте, — продолжал он, — я стоял внизу в долине, а мои спутники бранили меня за то, что я остался под дождем. Они не знали, что перед рассудительным доктором предстало видение, которое не могли прогнать ни буря, ни дождь: он увидел, как один храбрец поднялся на скалу, обнял сосну и сказал: «Ты моя!» И что же случилось дальше?
— Я знаю, — перебила его девушка негодующим тоном. — Одинокая сосна осталась верной себе и употребила свое оружие.
— Даже и тогда, когда она почувствовала бы, что храбрец всю жизнь будет защищать и беречь ее как зеницу ока?
Рассказчик принимал, видимо, большое участие в судьбах действующих лиц своего рассказа. Губы его задрожали, и в голосе послышалась та мягкость, которая так поразила Фелиситу у постели больного ребенка.
— Одинокой хватило жизненного опыта, чтобы понять, что он рассказывал ей сказку, — ответила девушка твердо. — Вы сами говорили, что она устояла против бури — значит, она закалила себя и не нуждается в поддержке!
От нее не укрылось, как сильно побледнел профессор. Казалось, он хотел уйти, но в это время послышались шаги, и из-за стены тисов показалась его мать под руку с советницей.
— Ты здесь, Иоганн? Мешаешь Каролине работать и заставляешь нас ждать тебя к ужину, — проворчала госпожа Гельвиг.
Советница оставила тетку и быстро пересекла луг. Ее кроткие глаза метали молнии.
— Я еще не поблагодарила вас, Каролина, за то, что вы присмотрели за моим ребенком... — Эта фраза должна была прозвучать приветливо, но обыкновенно мягкий голос Адели стал резким: — Вы стоите под деревом, словно отшельница, и, вероятно, часто воображали себя в этой интересной роли, так как я нахожу, что уход за Анхен был очень небрежен. Она сильно загорела, и я боюсь, что ее слишком много кормили!
— Твои упреки кончились, Адель? — насмешливо спросил профессор. — Может быть, она виновата и в том, что ребенок болеет золотухой; а может быть, это она послала в Тюрингенский лес дожди, испортившие тебе настроение?
— Не продолжай, — сказала молодая вдова. — Ты не знаешь, что говоришь. Я не хотела вас обидеть, Каролина, и чтобы вы поняли, что я нисколько не сержусь на вас, я попрошу вас сегодня вечером еще посмотреть за Анхен. Я чувствую себя очень утомленной.
— Этого не будет! — твердо заявил профессор. — Время безграничного самопожертвования прошло. Ты прекрасно умеешь, Адель, пользоваться силами других, но с этих пор ты возьмешь ребенка на свое попечение!
— Хорошо, это устраивает и меня, — сказала госпожа Гельвиг. — Тогда девушка будет полоть. Я не могу требовать этого от Генриха и Фридерики, они уже стары.
Яркая краска залила лицо профессора. Как ни трудно было обыкновенно понять выражение его лица, но в эту минуту на нем ясно читались смущение и стыд. Может быть, он никогда еще не осознавал так ясно, как теперь, в какое положение поставил он молодую девушку. Фелисита немедленно покинула свое место. Она знала, что слова госпожи Гельвиг служили приказанием, которое она должна была тотчас же исполнить, если не желала навлечь на себя неприятности. Но профессор преградил ей дорогу.
— Я думаю, что тоже имею право слова как опекун, — сказал он внешне спокойно. — И я не желаю, чтобы вы выполняли такую тяжелую работу.
— Ты, может быть, хочешь посадить ее под стеклянный колпак? — спросила госпожа Гельвиг. — Но она воспитана по твоим предписаниям,.. Не должна ли я показать тебе твои письма, в которых ты неустанно
