адвокат, вы прекрасно исполнили свою обязанность как страстный любитель музыки, теперь я прошу вас допросить эту особу с таким же пристрастием о том, где находятся недостающее серебро и драгоценности. Если кто-нибудь спрятал их, так это, несомненно, она!
Адвокат подошел к молодой девушке, судорожно ухватившейся за косяк двери, и, предложив ей с поклоном руку, сказал приветливо и серьезно:
— Позвольте проводить вас в дом моей матери?
— Ее место здесь! — вдруг громко и решительно произнес молчавший до сих пор профессор. Он стоял, гордо выпрямившись, рядом с Фелиситой, крепко держа ее за руку.
Молодой Франк невольно отступил назад. Оба молча обменялись взглядами, в которых не осталось и следа прежней дружбы.
— Браво! Два рыцаря сразу! Это очаровательно! — воскликнула советница, язвительно расхохотавшись.
— Кажется, мне сегодня второй раз приходится напоминать о прошлом, — прервал затянувшееся молчание сильно раздраженный адвокат. — Ты должен припомнить, Иоганн, что по отношению ко мне ты отказался от своей власти...
— Я этого не отрицаю, — ответил профессор. — Если ты хочешь узнать о причинах моей непоследовательности, то я к твоим услугам, но только не здесь.
Он увлек молодую девушку в сад.
— Вернитесь теперь в город, Фелисита, — сказал он, и его прежде холодные, стальные глаза сердечно посмотрели на молодую девушку. — Это будет ваш последний бой, бедная Фея! Еще одну ночь вы должны провести в доме моей матери, а с завтрашнего дня для вас начнется новая жизнь!
Фелисита быстро покинула сад. Профессор ошибался: не только ночь, но и вечер не должен был застать ее в старом доме... Теперь наступил момент, когда она могла проникнуть в комнату тети Кордулы. По дороге она встретила старую кухарку, которая несла в сад ужин. Значит, в доме оставался один Генрих. Девушка вошла в людскую и взяла ключ от кладовой.
— Что ты собираешься делать, Феечка? — удивленно спросил Генрих.
— Хочу вернуть твою честь и мою свободу! Карауль хорошенько дом, Генрих!
— Но ты не сделаешь какую-нибудь глупость, Феечка? — крикнул он ей вслед, но девушка уже ничего не слышала.
Над головой Фелиситы, когда она шла по верхнему коридору, завывал и свистел ветер. Она высунулась в окно. Ветер перехватил дыхание, заставив ее на минуту отступить назад. Фелисита подождала, когда ветер ослабнет, и вылезла на крышу. Если бы в этот момент кто-нибудь увидел бледное, решительное лицо с крепко сжатыми губами, то понял бы, что молодая девушка вполне осознает ту страшную опасность, которой она подвергается.
Она побежала по крошащейся черепице, и у нее ни на минуту не потемнело в глазах. Но бушующий враг не давал ей отдохнуть: послышался резкий свист, и вихрь обрушился на дом с новой силой. Дверь на галерею распахнулась, горшки с цветами попадали на пол, и старые стропила задрожали под ногами Фелиситы. Но она уже успела достигнуть галереи и схватиться за перила. Вихрь рвал ее волосы, точно собирался развеять их по воздуху, но сама девушка стояла твердо. Наконец она перелезла через перила и оказалась па галерее...
Сзади нее бушевала и свирепствовала непогода, но Фелисита ничего не слышала. Опустив руки, стояла она в комнате, обвитой плющом: девушка видела ее в последний раз... Невозмутимые бюсты казались ей знакомыми и вместе с тем чужими. Раньше они оживляли эту комнату, а теперь просто служили ей украшением. Они одинаково равнодушно смотрели и на кокетливую советницу, и на залитое слезами лицо молодой девушки. Но все-таки комната выглядела такой же уютной, как и при жизни тети Кордулы. На рояле не было ни одной пылинки, цветы оставались такими же свежими, и за ними, видимо, ухаживали хорошо. Только у окна вместо рабочего столика стоял письменный стол профессора.
Краска стыда залила лицо Фелиситы. Она как вор стояла в его комнате. Кто знает, какие письма и бумаги лежали на его столе. Он беззаботно оставил их, у него ведь был в кармане ключ от комнат...
Молодая девушка бросилась к шкафу. Там, на боковой стенке, среди резных украшений, находился почти незаметный металлический штифтик. Фелисита сильно нажала на него, и дверца потайного отделения открылась. Именно здесь хранились недостающие драгоценности, в углу стояла коробка с браслетом, а рядом с ней — маленький серый ящик...
Фелисита вынула его дрожащими руками. Он оказался довольно тяжел. Что в нем было?
Она осторожно открыла крышку. В ящике лежала книга, переплетенная в кожу. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что книга была не напечатана, а исписана от руки.
«Иосиф фон Гиршпрунг, студент философии» — было написано на первом листе... Это был дневник студента, сына сапожника, из-за которого тетя Кордула поссорилась со своим отцом и довела его до смерти. Студент заполнял только одну сторону каждого листа, оставляя другую для заметок, и эти листы были исписаны изящным почерком старой девы. Фелисита прочла несколько строк. Это был, должно быть, удивительный человек, с пламенным сердцем, полным страстной любви. Потому-то и полюбила Кордула, дочь строгого купца... Она писала:
«Ты навеки закрыл глаза, Иосиф, так и не увидев, как я стояла на коленях у твоей постели, ломая руки, умоляя Бога сохранить тебя. В бреду ты непрерывно называл мое имя, то любовно и ласково, то негодующим топом, с выражением дикой мести, и когда я говорила с тобой, то ты не узнавал меня и отталкивал мою руку.
Ты умер в уверенности, что я нарушила клятву, и когда все кончилось и тебя унесли, то под твоей подушкой я нашла эту книгу. Она рассказала мне о твоей любви. Но ты сомневался во мне, Иосиф!.. Я напрасно ждала твоего взгляда — он убедил бы тебя, что я осталась верна. Что может быть ужаснее вечной разлуки с любимым человеком?! Все наказания за страшнейшие преступления ничто по сравнению с той мукой, которая терзает меня день и ночь.
Твоя душа витает теперь в бесконечном пространстве, я же еще скитаюсь по бедной маленькой земле и не знаю, можешь ли ты бросить взгляд в прошлое? Я ни с кем не могу говорить о моих страданиях, да и не хочу. Ведь нет человека, который разделил бы мою потерю. Никто не знал тебя так, как я! Но надо наконец рассказать, как все это случилось. В этой книге ты изложил свои мысли, и в них чувствуется ласковое дыхание бессмертной любви ко мне... Мне кажется, что ты сам наяву говоришь мне все, что здесь написано. Я хочу ответить тебе здесь, на тех же листках, где покоилась твоя рука, и мне хочется думать, что ты стоишь возле меня и следишь за моим пером.
Помнишь ли ты, как маленькая Кордула Гельвиг искала свою любимую белую курицу на чердаке? Там было темно, только через дощатую перегородку пробивался одинокий луч. Маленькая девочка заглянула в щель. Сосед Гиршпрунг только что убрал сжатый хлеб, и на желтых снопах сидел маленький Иосиф, смотря на слуховое окно. «Найди меня», — закричала я. Мальчик соскочил и оглянулся. «Найди меня», — прозвучало опять. Послышался треск — и доска, за которой спряталась маленькая Кордула, упала на чердак соседнего дома. Это был ты, Иосиф. И я знаю, в будущем ты так же переступил бы границы, установленные предрассудками...
Я горько заплакала от испуга, а ты вдруг повел меня вниз в закопченную комнату сапожника... С тех пор я ежедневно посещала тебя... Какие это были прекрасные зимние вечера! На дворе бушевала метель, а в громадной кафельной печке пылал яркий огонь. Твоя мать сидела за прялкой, а отец, примостившись на скамеечке, стучал молотком, зарабатывая насущный хлеб.
Я еще вижу перед собой его благородное грустное лицо, когда он рассказывал о минувших временах. Тогда еще Гиршпрунги были храбрым знаменитым родом, обладавшим богатством и силой. Сколько великих подвигов совершили они! Но меня пугали реки человеческой крови, пролитые ими, я больше любила слушать сказания о рыцаре, который так любил свою молодую жену. Он велел сделать два браслета и на каждом из них выгравировать половину стиха. Один браслет носил он, другой — его супруга. И когда, во
