Девушка взяла его за руку, между ними пробежал электрический разряд особого свойства — не тот, что убивает, а тот, что сердце заставляет из груди выпрыгивать.
Она положила ему на ладонь две пули:
— Возьмите на память.
— Тяжелые, стервозины.
— Вы оказались сильнее их.
— Как тебя зовут, чудо с васильковыми глазами?
— Варя. А вас Глеб Васильевич, это я знаю.
— Не забудь, первый танец после войны ты мне обещала.
— Раз обещала, значит, будем танцевать.
— Доктор Горская, в операционную, — послышалось от двери. Варя встрепенулась:
— Это меня.
Девушка выпустили его руку и быстро ушла.
— Бывают же чудеса на свете, — прошептал капитан и уснул. Впервые он увидел мирный сон: салют над кремлем и вальс на
Красной площади. Все девушки в белых платьях, а мужчины в золотых погонах.
Раны зажили быстро, и капитан начал проситься на фронт. И вот за ним приехали товарищи. Долго обнимали, хлопали по плечу.
— Тихо, тихо, Ленька, — отстранился Шабанов от приятеля, — с ног сшибешь. Ремонт мне сделали, но гайки еще плохо затянуты.
— Прости, Глеб. Вот, познакомься, это мой друг Жора Курбатов, командир тральщика Волжской флотилии. У него четырнадцать ранений. Ходячее решето, однако все болты затянуты, опять в строю. Всю Сталинградскую под перекрестным огнем по Волге-матушке шнырял и фашиста бил без устали.
Шабанов протянул руку:
— Глеб. Четырнадцать — это рекорд, другим и одной хватает.
— А я бессмертный, как весь русский флот.
— Но-но, не задавайся, — возмутился Леонид. — Что бы вы без прикрытия с воздуха делали?
— Вот что, ребята, — остановил перепалку друзей Глеб, — подождите пять минут, мне проститься кое с кем надо.
— Понятно. Тут много хорошеньких «кое с кем», валяй, — засмеялся Жора.
Леонид подмигнул приятелю.
Варя из окна второго этажа наблюдала за тремя бравыми офицерами — двумя летчиками и моряком — и нервно теребила в руках косынку, забыв о том, что ее придется повязывать на голову. Она пришла на три часа раньше смены, зная о выписке Шабанова. Ей очень хотелось с ним проститься и узнать адрес полевой почты, чтобы написать письмо. Они о многом хотели сказать друг другу, но все не получалось, да и страшновато, а глазами всего не скажешь. Лучше написать. Глеб вздыхал, не находя слов. Трусил. Это тебе не самолеты сбивать. И вот сейчас, похоже, набрался храбрости. Варя видела, как он что-то сказал друзьям, оставил свой вещмешок и вернулся в здание бывшей школы, превращенное в госпиталь. Может, и она наберется смелости.
Девушка продолжала стоять у окна и ждать. Сейчас он к ней подойдет, и она обязательно ему скажет…
Шабанов влетел в здание и наткнулся на главврача, едва не сбив его с ног.
— Виноват!
— Голову себе свернешь, капитан. Я думал, ты давно уже уехал.
— Хочу попрощаться с доктором Горской, как-никак жизнью ей обязан.
— Ей полфронта жизнью обязаны. Варвара Трофимовна заступает на смену через три часа, Шабанов, тебе не повезло.
— Как же так, я ведь…
— Вот так.
— Хорошо. Я вечером заеду. У меня сутки в запасе есть, поезд только завтра.
— Ладно. Я ей передам, кавалер. — Главврач направился к лестнице. — Бесшабашный народ!
Друзья уже сидели в открытом «додже», мотор машины работал. Леня помахал рукой Шабанову:
— Давай сюда, герой! Глеб запрыгнул в машину.
— Леня, можем вернуться сюда вечером?
— Запросто. Мы тут хатку присмотрели, рядом с пристанью. Стол уже накрыт. Водочка стынет, сальце тает.
— Вперед! — скомандовал морячок.
Машина рванулась с места, подняв за собой столб пыли. -На глазах Вари появились слезы. Уехал. Значит, забыл о ней. Нет, не может такого быть!
— Варвара?
Девушка смахнула косынкой слезы и обернулась.
Главврач подошел ближе и глянул в окно. Машины на месте не было. Он взял из ее рук смятую белую косынку с красным крестом.
— У вас еще есть время ее погладить. Почему же вы вниз не спустились?
Девушка пожала плечами, слезы вновь навернулись на глаза.
— Он искал вас. Это я виноват. Не огорчайся, обещал приехать вечером. У него сутки до поезда.
— Это правда? — На очаровательном лице появилась белозубая улыбка.
— Шабанов не похож на обманщика.
С авторитетным мнением не поспоришь.
Тем временем молодые офицеры проскочили комендатуру, расположенную на окраине села, и подкатили к избе, одной из немногих уцелевших.
— Вот тут и пировать будем, — объявил Леонид. — Население давно эвакуировали, местное начальство расквартировали в деревнях поближе к пристани.
— Но вы-то не начальство! — удивился Шабанов.
— Жора к коменданту подход имеет. Дом нам выделили в полное распоряжение на сутки. Завтра я с тобой поеду, Глебушка.
— В мою эскадрилью? Ты же тяжеловоз, Леня.
— Был, да весь вышел. Переучили на истребителя. Микоян помог.
— И сколько часов налетал?
— Тридцать два. Мне хватит. Я фрица печенкой чувствую. Возьмешь меня под свое крыло, Глеб?
— А почему нет?
— Вот и ладушки. С таким асом, как ты, в бой идти одно удовольствие.
Стол был накрыт по всем правилам. Картошка в мундире, тушенка, огурцы, селедка, перья зеленого лука, хлеб, сало и пять бутылок водки.
— Мать честная! Харчей на роту хватит, — поразился Шабанов.
— Паечки флотские и пилотские. Заслужено, значит, получено, — громко заявил Жора и достал из кармана орден Красной Звезды.
— Надо бы обмыть!
У Лени две медали, у Глеба два ордена и медаль, а Жора всех перещеголял. Три медали, четыре ордена и пятый из кармана вынул. Всем нос утер.
— За четырнадцать дырок надо героя давать, — заметил Леонид.
— Еще успею получить, война не завтра кончается. Пока фашистскую гадину до последнего не придушим…
— Приступим к трапезе, помолясь. Слюнки текут. — Леня потер руки.
Орден опустили в кружку, залили водкой, и Жора выпил до дна, прихватив орден зубами. Выпили и остальные. Пили много, ели мало.
Дело дошло до песен. Пели громко, под гармошку, морячок откуда-то приволок. Кому в голову взбрело в меткости упражняться — сказать трудно, но спорили до хрипоты.
— Брось, Ленька! Все вы, детки своих больших папочек, са-мые-самые. Что твой дружок Микоян, что
