задание и должен вернуться на базу. За каждую просроченную минуту придется отчитаться, задержка всегда вызывает подозрение. Оправдание он нашел. Возвращаясь из Подольска на попутной машине, видел подорванный поезд на путях. Москву давно не бомбили, это была диверсия. Все электрички застряли в двадцати километрах от столицы и не тронутся с места, пока не уберут состав и не отремонтируют пути. Этот факт легко проверить. Вполне уважительная причина для опоздания, хозяева ему поверят. Но он не мог уехать не встретившись с единственным в Москве человеком, который знал о его существовании. Для остальных капитан госбезопасности Павел Клубнев погиб при выполнении служебного задания. Если остановит патруль, которому не понравятся документы… Проверки выведут его на чистую воду, тогда свои же расстреляют. Обидно будет.
Он позвонил еще раз, и ему повезло.
— Коммутатор.
— Свяжите меня с тридцать четвертым.
— Минуточку.
Несколько щелчков, и в трубке послышался низкий мужской голос. Он его тут же узнал.
— Слушаю вас.
— Говорит «Янтарь 12». Мне нужна встреча.
Секундная пауза, потом вопрос:
— Где?
— Дом 6 по Таганской улице. Проходная подворотня.
— Я выезжаю.
Павел оглянулся перед тем, как свернуть во двор. Нервишки. Проследить его не могли, он передвигался только на попутных машинах, петлял.
«Эмка» въехала во двор через десять минут, он увидел ее из подъезда с разбитыми окнами. Пришлось поторопиться. Задняя дверца открылась, и Павел запрыгнул на заднее сиденье.
Машина проскочила под несколькими арками и выехала на другую улицу.
— Здравия желаю, товарищ генерал.
— Я уже не чаял тебя живым увидеть, Паша.
Полный мужчина в штатском, с висками покрытыми сединой по-доброму улыбался.
— Выжил.
— А Глаша?
— Глаша осталась заложницей. Будь я один, меня бы выпустить не рискнули, любимая жена в качестве гарантии осталась.
— Куда едем?
— Мне нужно посмотреть эти адреса. Как теперь выглядят улицы и дома.
Павел достал из кармана листок и передал генералу, а тот шоферу.
— Ну рассказывай, Павел. Два года не слышал твоего голоса.
— Внедрение прошло планово. Дважды чуть было свои не расстреляли. Пронесло. Попал в школу Абвера «Гюрза». Пригород Кракова. Закончил с отличием, оставили инструктором. Готовлю диверсантов. Списки в тайнике — Воронцово поле, три. Почтовый ящик на девятой квартире. Дом пустой. Подчеркнутых в списке не трогать до поры до времени, они из моих групп. Самые опасные помечены галочками, их надо ликвидировать.
— Как это скажется на тебе?
— Пронесет. В школе шесть инструкторов, они выделены в отдельный список. В свою группу отъявленных отщепенцев я не брал.
— Тебе нужен радист?
— Не нужен. У немцев высокоточные пеленгаторы, из собранных ими передатчиков можно музей создать. Есть три надежных адреса в Кракове. Донесения будут лежать под каменными решетками. Есть у них газета объявлений, где печатают сведения о свадьбах, помолвках, похоронах и репертуар кинотеатров. Двенадцать полос, более трех сотен заметок. Три фамилии. Каждая соответствует своему адресу. Такой-то такой-то объявляет о помолвке с такой-то такой-то. Значит, сообщение уже лежит по нужному адресу. Все адреса и фамилии в отдельном реестре, заберете на Воронцовом поле. Если встретите одну из фамилий в некрологе, значит, квартира засвечена.
— Неплохо придумано.
— Отправьте пару надежных людей в Краков. Обо мне они ничего не должны знать.
— Сколько у тебя своих людей?
— Трое. Из них двое немцев. Очень надежны. Вне подозрений. Один из них — шофер начальника школы, он и будет объезжать нужные адреса.
— Где школа набирает свой контингент?
— В концентрационных лагерях. Я сам туда езжу со своим куратором. В оккупированных зонах желающих служить фюреру хватает. На территории Польши пять школ Абвера, специализирующихся на советском направлении. Места расположения засекречены, но, думаю, удастся их вычислить. Мне доверяют, выдали немецкий мундир и присвоили звание лейтенанта.
— Как переходил линию фронта?
— В наглую. Под шквальным огнем с обеих сторон.
— Головой рискуешь…
— По-другому нельзя. Из докладной записки все поймете.
— А документы?
— Немцы делают не только документы, но и деньги, и хлебные карточки — используют наших специалистов, и все получается на высоком уровне. Они заботятся о своих диверсантах. Я прошел восемь адресов под носом у главного управления. Сейчас отправляют несколько групп в Бобруйск. Проверьте, почему их интересует этот район больше других.
— Тут и проверять нечего, все знаю.
Разговаривая с генералом контрразведки, Павел внимательно поглядывал в окна машины. Об этих улицах и домах его будут расспрашивать, но он не успел их обойти — потерял время на звонки и кружение вокруг места с телефоном-автоматом.
— Когда возвращаешься, Паша?
— Прямо сейчас.
— Мы можем переправить тебя надежным каналом.
— Чем легче переход, тем хуже для меня. Я выполнил трудное и важное задание и должен вернуться тем же путем, каким ушел.
— Под пулями?
— Пронесет. Вы же знаете, товарищ генерал, русское авось надежней всего на свете.
— Береги себя, Павел.
— Рад бы, но не всегда получается.
Павел Клубнев, он же Андрей Костинский, он же Гельмут Штутт перешел линию фронта, минуя партизанские леса, болота, линию огня и вернулся на базу с пустяковой царапиной на плече, оборванный и обессиленный. Встретили его, как героя, но все же трое суток проверяли, допрашивали — мурыжили.
В конце концов вынесли решение — лейтенанта Гельмута Штутта наградить и произвести в капитаны. Через месяц на новом мундире Штутта красовался железный крест третьей степени за храбрость.
6.
— Ну что скажете? — непонятно к кому обратился Масоха, когда все содержимое вещмешка разложили на полу в подсобке.
Профессор Берг надел резиновые перчатки и приступил к осмотру.
— В этом мешке продукты. Крупа, консервы, сухари, соль, спички, сахар. Что именно подбросили японцы,
