боеприпасов. Это немало. Вагоны разгрузите на Черной балке. Документы оформим по всем правилам, а вас обмундируем подобающим образом. Дальше командуете сами.
Никольский прищурился:
— А вы не подставите нас, как Рябого на плотине?
— Испугались? У вас же стратегический склад ума, Зиновий Петрович. Рудник — это драгоценные камни, их надо захватить и вывезти в безопасное место, после чего переправить за границу. На вас возлагаются большие надежды. Какой же смысл уничтожать силу, которая дает возможность эти надежды осуществить!
— Сегодня у вас одни планы, завтра другие. Но вы правы, я отстал от жизни, стал дремучим, как сама тайга. Однако живу надеждой на будущее.
— Теперь это долго не продлится, народ поднимет голову и сметет диктатора. Любому терпению приходит конец.
Ранним утром на машину загрузили дрезину. Трое солдат залезли в кузов, один сел за руль. Молодой высокий подполковник сел рядом с ним, и машина тронулась в путь. Вроде бы ничего особенного не происходило, но за всем этим с особым вниманием наблюдало несколько пар глаз. Атаман Никольский с двумя сыновьями стоял на платформе, где шла погрузка ящиков в вагоны, они их интересовали в меньшей степени, чем заурядная машина. Из «Эмки» за подполковником следил генерал Улусов, расположившийся на заднем сиденье. А у автобусной станции молодая красивая женщина в накинутом на голову платке стирала с румяной щеки слезы
Никогда еще разведчик Павел Клубнев не удостаивался такого внимания, ни в те времена, когда попал в плен под именем Андрея Костинского, ни став капитаном Гельмутом Штуттом, ни после, перевоплотившись в поручика Казимиша Качмарэка. Он стал объектом пристального интереса, получив документы на имя подполковника госбезопасности Григория Малоземова.
Машина везла его в те места, откуда он с таким трудом выбрался, стремясь попасть в Москву.
Старший сын подал Никольскому пакет с керамической вазочкой.
— Что будешь делать с сувениром из Японии, отец?
— И эта хреновина способна отравить весь город? Трудно поверить.
— А ты проверь. Поезд вот-вот тронется, после нас хоть потоп.
— Дурак ты, братец. Я русский офицер и против русского народа воевать не стану. Мы за власть воевали, травить мы никого не будем.
Он спрыгнул с платформы, отошел от насыпи и положил пакет в кусты. Копать яму не было времени. Поезд тронулся, и полковнику пришлось догонять последний вагон…
ГЛАВА ПЯТАЯ
На последнем дыхании
1.
Заросли были слишком густыми, приходилось прорубать дорогу топорами, продвигались медленно, вытянувшись в цепочку. За людьми шли лошади, навьюченные вещмешками. Дикие растения непонятной породы сплетали длинные змеевидные ветви в густую паутину. Рубилась она тяжело, была тонкая, упругая. Высота деревьев не превышала трех метров, правда деревьями эту ползучую дрянь назвать очень трудно. Внезапно Огонек оступился. Сделал шаг, и вдруг заросли кончились, нога опустилась в пустоту. Шедший за ним Чалый упал на землю и подполз к обрыву.
— Ты здесь, везунок?
Изворотливый парнишка ухитрился уцепиться за свисающие корневища, проросшие сквозь глинистую стену обрыва. Родион оглянулся:
— Всем стоять на месте. Живо веревку!
Шабанов снял с пояса прочный трос и бросил Чалому. Родион намотал один конец на руку, другой сбросил вниз.
— Держись, парень!
Легко сказать! Мальчишка не мог разжать сведенные руки, вцепившиеся в корни. А они, как живые, вытягивались и змеились, дергая подвешенную жертву, точно марионетку на ниточках.
— Хватай веревку, быстрее! — крикнул Чалый.
Огонек стиснул зубы, сначала ухватился одной рукой, потом второй и повис на канате.
Под Родионом начала осыпаться почва.
— Глеб, хватай меня за ноги, меня сносит, — снова закричал он. Наконец-то люди поняли, что произошло. На Трюкача упали
Шабанов и князь. Наматывая веревку на локоть, Родион начал вытягивать парня наверх. Когда появилась голова, он выдернул его из бездны, как морковку из грядки, отшвырнул в сторону, а сам повис над пропастью по грудь.
Оттащив Чалого, все с облегчением вздохнули, но от пережитого напряжения никто не мог слова молвить.
Наконец Чалый сказал:
— Вырубайте поляну, здесь мы застрянем надолго. К краю не подходите.
Принялись за работу. Когда образовалась площадка метров в десять по диагонали, уселись в круг. Отряд устал. Шли часов семь без передышки, пробивались сквозь заросли и вот результат — перед ними пропасть.
— Что там? — коротко спросил Гаврюха, вытирая рукавом пот с лица.
— Конец света! Приехали.
Лиза встала и направилась к обрыву!
— Не ходи туда, там не на что смотреть! — крикнул Огонек.
— Осторожно, земля осыпается, — напомнил Чалый.
— Прав Родион, похоже на конец света, — сказала Лиза, приблизившись к краю и крепко ухватившись за плеть растения.
Остальные выстроились вдоль обрыва.
Два высоких крутых берега разделяло ущелье глубиной не менее семидесяти метров. Где-то внизу журчала узкая речушка, сдавленная с обеих сторон огромными камнями. По другую сторону ущелья была такая же отвесная стена, заросшая плющом.
— Да… Тут и с разбегу не перепрыгнешь, — присвистнул Кистень.
— Ущелье уходит за горизонт и вправо, и влево! — с восторгом произнес Пенжинский и взялся за фотоаппарат.
— Похоже на толстый пирог, который криво разрезали на две части и половинки раздвинули. Как говорится, ни дна ни покрышки, — задумчиво проговорил Шабанов.
— Крыльев у нас нет, придется идти в обход, — сделал вывод Дейкин.
— До зимы ходить намерен? — зло спросила Лиза.
— Есть другие предложения?
— Идти вдоль обрыва по непроходимым джунглям, вырубая каждый метр пути, невозможно, — начал
