Старик молча достал из кармана галифе, подаренных одним из собственников дворцов, свернутый вдвое листок и протянул парню. Тот пробежал взглядом по списку и сказал:
— Как у тебя с памятью?
— Не жалуюсь.
— Тогда ответь мне на вопрос: что необычного в волосах Кати?
Савельич пожал плечами.
— Косы-то у нее за год отрастают, значит, не красилась недели три. Как раз корни на полтора сантиметра отросли.
У Скворцова глаза на лоб полезли.
— Ну, ты даешь, дед. Я этого и не заметил, я о заколке думал…
— Заколка — не волосы. Не тяни время, чего задумал?
— Слушай и запоминай. В двенадцать дня будь на телефоне начальника УВД. В восемнадцать часов на стрелке у прокурора, в двадцать четыре — у аппарата начальника курортного управления Ставропольского края. Ты теперь, Савельич, будешь нашим связным. Если позвонят, то скажут пароль… Ну, скажем… «ерш — птица бескрылая». Запомнишь? — Савельич усмехнулся и подмигнул. Скворцов добавил: — Звякни в Питер в редакцию «Петербургского колокола», оставь все телефоны для репортера Горохова. Он нам нужен. Пусть даст о себе знать.
— Все сделаю. Езжайте по просеке, а как ельник кончится, увидите тропку справа. Ее и держитесь. А мне назад пора, гостей встречать. Кончился мой покой.
Он помахал им рукой и отправился в обратный путь.
Всю оперативно-следственную группу вызвали к генералу на ковер.
Генерал-майор милиции Лебедкин слыл очень лояльным и мудрым руководителем. Некоторые в управлении считали его перестраховщиком и бюрократом. Он никогда не навязывал своего мнения и старался больше слушать, чем говорить. Документы подписывал последним, после того как они прошли все инстанции и получили соответствующие визы. Приказы отдавал только устные, если они исходили от него, и по любому поводу требовал с подчиненных объяснительные записки. Однако огромный опыт работы в органах сделал его человеком авторитетным и к его советам прислушивались с почтенным уважением. За спиной генерала называли тайным советником, но кличка Тишайший основной части оперативного состава нравилась больше.
— Докладывайте, Борис Георгиевич, — сказал генерал, листая бумаги.
Подполковник Комарницкий встал. Вечно он один отдувался за всю команду.
— Мы их упустили, Павел Матвеич. Из-под носа ушли. Глаз с них не сводили, а они как сквозь землю провалились.
— Вы взрослый человек, Борис Георгиевич, говорите по существу. Сквозь землю люди не проваливаются и в воздухе не растворяются. Давайте по порядку.
Подполковник вздохнул. Как ему надоело повторять одно и то же по сто раз. Комарницкий взглянул на постные физиономии своих подопечных и начал:
— Налоговая полиция ничего не обнаружила. Все шесть магазинов, которыми владеет Чайка-младший, работали безупречно. Комар носа не подточит. Большая часть ювелирных изделий привозилась из-за рубежа и выставлялась на витрины. Во время проверки не найдено ни одного изделия, сделанного нелегально. Но мы достоверно знаем, что Чайка принимал крупные заказы и делались они из чистого золота. Привозился левый товар со всей России. Умельцев у нас хватает, целые села сидят на золотом бизнесе. Золота тоже немало. Тут дело поставлено с размахом. По нашим сведениям, через Чайку проходит больше пяти килограммов чистого золота в месяц. За последний месяц мы взяли двух курьеров, по сорок единиц ювелирных изделий изъяли у каждого. Товар качественный, тонкая работа, но курьеров расколоть не удалось. Они знают, что их ждет за длинный язык. Каждый свою легенду имеет. Заслушаешься, как сладко поют. Тут без доказательств ничего не сделаешь, а фактов у нас нет. Где и как Чайка получал товар, мы так и не узнали. Вряд ли курьеры имели с ним дела напрямую. Тут не одно подразделение надо задействовать, а нас слишком мало. — Он кивнул на троих офицеров, сидевших за длинным столом. — Время от времени подбросят пару ребят в помощь и тут же отбирают…
— Погодите, подполковник. — Генерал приподнял руку. — Не прыгайте по кочкам. Ваша задача заключалась в том, чтобы обнаружить у Чайки золотые изделия, сделанные из банковских слитков, которые были похищены в Центробанке в семьдесят втором году. Золото, конфискованное у курьеров, — это обычный лом либо современный состав технического золота, но не банковского. И те заказчики, о которых вы упоминали, не получали от Чайки изделий, соответствующих девятьсот девяносто девятой пробе. Вы отошли в сторону и занялись совершенно другими проблемами. Мы не золотоискатели. Нам нужны слитки как неопровержимое доказательство того, что ради этого золота Чайка-старший, его сын и невестка совершили ряд зверских убийств в пригороде Питера и в самом городе в прошлом году. Ведь капитана Куприянова перевели в наше управление из Усть-Луги не за его феноменальные качества сыщика, а потому, что он занимался этими убийствами в Ленинградской области. Не так ли?
Генерал посмотрел на молодого человека, сидевшего в конце стола, который, как красна девица, прятал глаза.
— Дело не закончили и повесили на гвоздик, — продолжал генерал. — Прокуратура самоустранилась, а мы стали заложниками неразберихи и получили в наследство пятнадцать томов макулатуры, из которой ничего не понятно. Сплошное словоблудие. Я рассчитывал на ваш опыт, Борис Георгиевич. А вижу, что пять месяцев ушли впустую. Золота нет, доказательств ноль, подозреваемые исчезли.
— Не совсем так, Павел Матвеич, — подал голос Комарницкий. — Работа проведена большая. Но не все зависит от нас. Клан Чаек, если можно так сказать, это опытные и очень осторожные преступники. Вряд ли они выбросили бы меченое золото на рынок. Слишком горячо еще золотишко, пальчики обжечь можно. Тут нельзя устанавливать сроки. Слитки лежали в отстойнике и могли бы пролежать там еще уйму времени. Понимая это, мы решили спугнуть зверя. Хорошенько спугнуть, чтобы они пришли к выводу, что им пора менять дислокацию.
— И надо сказать, вам это удалось, — согласился генерал.
— Частично. Серия проверок и облав налоговыми инспекциями и полицией прижала Григория Чайку к стене. Работать легально в ювелирном бизнесе — себе в убыток. Мы зажали его в тиски. А о том, чтобы достать из запасов слитки, и думать не приходилось. И наш план сработал. Эдуард Чайка, идеолог и вождь команды, засуетился. Две недели назад он заказал билеты на теплоход до Швеции. Соответственно были получены визы, и им прислали официальные приглашения. Нам также удалось выяснить, что этим теплоходом в Германию отплывают два дипломата, которые были засвечены ранее в связях с Эдуардом Чайкой. Дипломатический багаж таможню не проходит. К тому же мы знали, что старший помощник теплохода прошел через постель жены Григория Чайки — Виктории Карамовой. А эта женщина ничего просто так не делает. Взвесив все «за» и «против», мы решили, что Чайка-старший готовится к уходу за кордон. А значит, он полезет в тайник и достанет золото. С пустыми руками они не уедут. Мы решили взять их тепленькими с поличным. За домом, где они живут, был установлен жесткий контроль. За магазином следили день и ночь. Никто из них не мог уйти незамеченным. Мы насторожились три дня назад, когда Григорий Чайка закрыл все свои магазины на переучет. Обычное дело после глобальных проверок. И тем не менее мы навострили уши. Позавчера весь день Эдуард, Григорий и Вика находились дома. Вика выходила дважды, и оба раза в магазин. Вино, водка, закуска — все, как на семейное торжество. Телефон стоит у нас на контроле, им никто не звонил, и они никому. Вчера они вообще из дома не выходили. Но, когда вечером в окнах не появилось света, мы забеспокоились. Пришлось идти на хитрости. Послали к ним соседа с нижнего этажа. Никто ему не открыл. По телефону отвечал автоответчик. Потом запустили лейтенанта Ткаченко под видом слесаря. Никакой реакции. Пришлось вскрывать квартиру. Пусто! Поймите меня правильно, товарищ генерал, ошибок допущено не было. Шестой этаж, окна на одну сторону. Дверь в подъезд только одна, чердачную дверь мы закрыли на свой замок и забили досками. Все на месте. Даже если бы у них выросли крылья, то мы их увидели бы вылетающими из окон, но и окна в квартире с осени заклеены. А самое необъяснимое заключается в том, что теплоход отходит только завтра вечером.
— Боюсь, билеты были куплены для вас, Борис Георгиевич, — с грустью сказал генерал.
