— Девять часов? Что у меня назначено на девять? И почему — на девять? Ах, боже мой! Уже девять. Нет, не может быть!..
Я смотрю на свои часы — действительно, все верно. Так заспаться! Теперь я вспоминаю, что уже просыпалась под утро — после какого-то ужасного сна, который никак не могла соединить в одно целое. И еще, не разобрав спросонок, где я нахожусь, я была напугана тем, что окно не в той стороне, в которой я привыкла его видеть.
После этого мне никак не удавалось заснуть, хотя я была и уставшей, и расстроенной. Мысли мои метались, как белка в колесе: Кордес… Деган… Корнелия… вилла… Кордес… И снова все по кругу.
Потом я все же уснула, а теперь вот уже девять часов, я нахожусь в пансионате «Рейнгольд» и должна снова звонить доктору Дегану.
Фрау Никодеми по телефону пропищала «Доброе утро» и соединила меня с бюро.
Длинные гудки.
— Вас слушают, бюро адвоката и нотариуса доктора Дегана.
Я называю свою фамилию и прошу позвать к телефону доктора Дегана.
Все та же принцесса сообщает, что герр доктор сегодня вне досягаемости. Сегодняшний день у него целиком уйдет на дорогу куда-то, куда он должен прибыть в строго назначенный срок.
Я беру себя в руки, чтобы, сорвавшись, не наделать глупостей. Разве делу поможет, если я отчитаю эту девицу? Добавив в голос меду, поясняю:
— Это имеет отношение к делу об убийстве Кордеса. Я — клиентка доктора Дегана, и мне обязательно надо с ним переговорить, так как вскрылись новью обстоятельства этого дела, о которых он не подозревал. Что же мне делать?
— Ничего не знаю, — упрямо твердит она.
Я еще не взрываюсь, хотя уже закипаю:
— Что бы вы стали делать, если бы в вашем бюро внезапно начался пожар?
— Ну… тогда… — Она соображала. — Я пыталась бы достать его из зала суда, вызвать из того места, где герр доктор находится.
— Так вот, у меня — пожар! Так где же находится герр доктор? Назовите город.
— Эльмехорн.
— Хорошо. Я не имею понятия, где этот Эльмехорн, но я прошу вас в интересах вашего шефа любой ценой известить его о моем звонке. Если вы можете связаться с ним сейчас, передайте мне его ответ. Я жду. Скажите ему обязательно мою фамилию и сообщите, что я еще в Гамбурге по совершенно непредвиденной причине. Может быть, он мне позвонит? Мой номер… и я продиктовала номер пансионата.
Прекрасно. Я думаю, нет нужды телефонировать Ромайзелю: он мне здесь ничем не поможет.
Через двадцать минут я уже завтракаю.
Маленькая комната, где мне подали завтрак, так же как и мой номер, в противоположном вестибюле — светла, уютна и полностью лишена тяжеловесных украшений.
Завтрак хорош, не настолько, правда, как вчера утром хотя и приготовлен со вкусом.
Розовощекая «землячка» из Путцванга проявила по отношению ко мне всю заботу, на какую только была способна.
Снаружи все окутал туман. И от этого могучие ветви дубов в прилегающем к дому парке казались совсем тонкими и терялись в тумане, так что самые верхние уже нельзя было разглядеть. Появилась фрау Никодеми и спросила, остаюсь я или нет. Если ухожу, она сделает уборку. Я отвечаю, что мне должны позвонить по телефону, и только после этого звонка я смогу принять окончательное решение. Номер я прошу считать занятым до обеда.
На душе у меня неспокойно. Я страшно боюсь чего-то и нервничаю. Иногда мне кажется, что я схожу с ума.
Тереза — так зовут девушку из Путцванга — собрала посуду и принесла мне газету.
Я механически листаю ее, пробегая заголовки, и зачастую не понимаю их смысла.
На третьей странице мое внимание привлекает броская фраза: ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА БЛАНКЕНЗЕЕ.
Рядом с фотографией запущенной виллы, которую я узнала, — несколько строк. Чрезвычайно лаконичное сообщение о том, что коммерсант Курт К. застрелен, и что криминальная полиция энергично ведет расследование.
Сумасшедший дом!
Они расследуют убийство, а между тем убитый ходит неопознанным по городу! Мне лучше всего рассказать все это Фекельди… Ну, конечно — Фекельди! Как это раньше не пришло мне в голову? То, что он меня вчера арестовал, ровно ничего не значит!
Тереза указала мне на лежащую в прихожей телефонную книгу. Ответил мужской голос. Я попросила соединить меня с членом Комиссии, советником юстиции Фекельди.
И на этот раз ответил женский голос:
— Аппарат советника юстиции герра Фекельди…
— Извините, — говорю я. — Могу я попросить к телефону самого герра Фекельди? Говорит фрау Этьен.
— Герр советник юстиции Фекельди сейчас отсутствует, — сообщает голос, — а по какому вопросу вы к нему обращаетесь?
— Речь идет о случае с Кордесом. Герр Фекельди еще им занимается?
— Да, — отвечает голос… — Ах, это вы… Вы были здесь вчера в связи с этим делом. Так? Теперь я вспомнила. Но герра Фекельди направили куда-то по службе. Я не могу с ним связаться. К обеду он, видимо, вернется. Что-нибудь ему передать? Может быть, позвать к телефону кого-нибудь другого?
— Нет-нет. Не нужно, — спешу я с ответом. У меня нет никакого желания кому бы то ни было, чужому для меня, долго и нудно объяснять суть дела, сообщать, кто я такая и какую роль играла и играю в расследовании. — Может быть, вы передадите герру Фекельди номер моего телефона? И объясните ему, пожалуйста, что я заметила кое-что важное для следствия. Это интересно не только для меня одной, поверьте!..
Я продиктовала номер, который успела выучить наизусть, не забыв указать, что это номер отеля- пансионата «Рейнгольд» и все прочее. На этом разговор закончился.
Сейчас четверть десятого.
Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я стояла в кабинете директора отеля. Шербаум положил тогда мне руку на плечо и крепко сжал его. Я чувствовала себя… Нет, лучше не вспоминать…
Я набираю снова номер бюро Дегана. Его секретарша до сих пор с ним не связалась.
— Он сидит в зале. Идет слушание дела. Но я не забыла — и все ему передам. Он вам непременно позвонит в перерыве или после заседания.
— А как вы думаете, сколько времени это может продлиться?
— Бог знает… — Она мнется. — В девять — начали… возможно, до одиннадцати, двенадцати, а то и позднее — смотря по обстоятельствам.
— Спасибо, — в отчаянии говорю я. Никого не удается сразу вызвать.
Ожидание.
На моем столике, там, где я завтракала, еще лежит газета, раскрытая на том месте, где сфотографирована вилла Кордеса.
Я слишком много курю.
Тереза все еще возится с тряпкой, наверное, не теряет надежды еще немного со мной поболтать. Картины, висящие по обе стороны двери, она протирает уже в третий раз. Я разочаровываю бедняжку.
Мне худо. И вообще мне не до болтовни на отвлеченные темы. Если Кордес прочитал газету — а он, конечно, это сделал, — последние новости ему вряд ли понравились. Он, в качестве живого мертвеца, был совершенно уверен, что я арестована. Или я переоцениваю его предусмотрительность и все прочее?..
— Прошу вас, фроляйн Тереза, принесите мне коньяк, — обращаюсь я наконец к девушке.
