— Пора тебе уже научиться звать меня Дунканом, Том, а то у меня появится какой-нибудь комплекс.
Парень покраснел.
— Прошу прощения… Дункан. Трудно отвыкнуть от правил.
— Нет проблем, — ответил Дункан, вставляя личную карточку в прорезь замка на двери своих апартаментов. — Пока, Том.
Закрыв дверь и включив сигнализацию, Дункан наконец сбросил с себя личину холодности и спокойствия. Он устремился в душ, на ходу сбрасывая одежду.
Через двадцать минут он вышел из душа и начал так лихорадочно соображать, что бы такое ему надеть, что самому стало смешно. Да, парень, похоже, дело зашло далеко. Внезапно раздался звонок в дверь.
Он взглянул на небольшие часы в ванной. Только шесть. Черт! То ли отец решил не давать ему покоя, то ли что-то случилось и Том пришел доложить. А у него всего час на то, чтобы одеться и приготовить ужин.
Вздохнув, Дункан натянул первые попавшиеся джинсы и босиком пошел к входной двери. Он включил камеру слежения и уставился на возникшую на экране Харли Миллер, выглядевшую немного напряженно.
Он распахнул дверь.
— Харли! В чем дело? Что-то стряслось?
На ней было то самое красное платье. Ее глаза сузились при виде его полуголого тела.
— Прости, — сказала она, проходя в комнату. — Я знаю, что пришла на час раньше. Я себя сдерживала, честно. Но ждать больше не могла.
Харли захлопнула дверь. Дальнейшего развития событий Дункан предвидеть не мог. Она обхватила руками его голову, прижала его к стене своим телом. Ее рот жадно прильнул к его губам. Если бы обычное чувство юмора не покинуло в эту минуту Дункана, он сострил бы что-нибудь по поводу насильниц- женщин.
Радость, какую он испытал, пронеслась по его жилам, унося всю боль, горести и проблемы. Со сдавленным возгласом он крепко обнял Харли. Его руки были повсюду; он гладил ее упругие ягодицы и прижимался к ней все теснее, чтобы она почувствовала его собственное голодное исступление. Ее тихий вскрик слился с его стоном в то мгновение, когда губами она прикоснулась к его уху. Она стала покусывать его мочку, зажигая по всему телу Дункана мучительный огонь. А потом ее влажный язык скользнул внутрь ушной раковины, доводя его почти до безумия.
Он рванул вниз «молнию» у нее на спине, и преграда между его руками и теплым, шелковистым телом Харли исчезла.
Затрепетав, она задышала часто и прерывисто, когда он губами стал ласкать ее ушко и нежную шею. Лифчика на ней не было. Его руки беспрепятственно преодолели весь путь до маленьких трусиков, которые, впрочем, не являлись препятствием. Его пальцы дерзко проникли под шелковистую материю, устремляясь к ее нежной плоти, в то время как она вновь и вновь шептала его имя слабым голосом, сводящим его с ума. Он может вот так касаться ее… его руки могут вызвать столь чувственное волнение. Она вернулась к его губам, проникая в них языком и приводя его в неистовый восторг.
И еще раз она поразила его, когда начала торопливо и жадно расстегивать его джинсы, а потом резко дернула их вниз. Она медленно гладила и сжимала его ягодицы, а затем вдруг стремительно скользнула вверх по спине и снова вниз, едва сдерживая нарастающую страсть.
Руки Харли, ее восхитительные руки, ласкали, терзали и возбуждали его.
Он начал тянуть вверх ее красное платьице, позволяя ей покрывать поцелуями и ласкать языком его шею.
— Да! — выдохнула она, впервые коснувшись своей высокой грудью его обнаженной вздымающейся груди. — Дункан, где, черт побери, твоя спальня?
Это рассмешило его, и он все еще смеялся, когда снимал через голову и платье и кулон, нашедшие пристанище у них под ногами на полу. Он коснулся языком ее набухшего соска, затем последовал ниже к ребрам и мягкому животу, наслаждаясь ее стонами. Он не мог и вообразить такого — удивительного сочетания обостренной женственности и страстно ищущей наслаждения плоти. Он вновь ощущал себя девственником, впервые вступающим в мир чувственных наслаждений.
Он приник губами к впадине между ее бедрами, и тело Харли содрогнулось от удивления и удовольствия, когда его пальцы принялись, не спеша, стягивать узенькую полоску красного шелка вниз.
— Так намного лучше, — прошептал он, касаясь светлых завитков. Он поднялся, прижимаясь к ней всем телом.
Дункан не был готов к такому неожиданному открытию — у Харли были обнажены все чувства. Не готов он был и к доверчивому сиянию ее распахнутых небесно-голубых глаз.
— Надеюсь, у тебя здесь достаточно презервативов? — спросила она хрипло, чем окончательно его добила.
Он почувствовал облегчение, лишь проведя губами по ее нежной шее. Он слегка покусывал ее.
— Есть одна важная вещь, которой в свое время обучили меня бойскауты, — выдохнул он, касаясь горящей кожи Харли и мечтая погрузиться в ее сладкую плоть, — быть всегда готовым.
— Я уже… Я готова, Дункан, — воскликнула она. Его самообладание испарилось, а пальцы проникли в горячую, влажную плоть. С захлестывающим чувством восторга он осознал, что мог бы взять ее прямо здесь, в прихожей, рядом с Томом, стоящим за звуконепроницаемой дверью, и она вкусила бы наслаждение, но эти чертовы резинки находятся за целую милю отсюда, в спальне, а Харли здесь — в его объятиях. Опасная, славная, благословенная Харли. Она заслуживала любой возможной защиты, и он жаждал обладания ею долгие часы. Пол прихожей для начала явно не подходил.
— Ты вообще-то понимаешь, — шепнул он ей на ухо низким, грудным голосом, — что сдержанность не самое сильное мое качество.
— Слава Богу! — пылко отозвалась Харли. Он улыбнулся, и его пальцы еще глубже погрузились в сладостную плоть.
— Однако сведения, собранные «Колангко», заставляют предположить, что это будет впервые в твоей жизни. Ты нервничаешь? Не боишься?
— А что, я произвожу впечатление человека, у которого шалят нервы? — спросила она, обхватывая его одной ногой, чтобы облегчить путь его пальцам.
— Ты производишь неотразимое впечатление, — застонал Дункан, приподнимая ее вверх.
Она скинула свои красные ковбойские сапожки и плотно обвила ногами его талию, доведя его почти до исступления, пока он нес ее в спальню.
Она вновь прикусила мочку его уха и принялась ласкать ее со страстью, рушившей всякие сдерживающие помыслы. Только величайшим усилием воли он заставил себя удерживаться на ногах, пока не почувствовал, что наткнулся на кровать. Он устремился вперед, опуская ее на атласное стеганое одеяло.
Обнаженная Харли, раскинувшаяся на серебристом шелке, — ничего более сексуального в своей жизни он не видел.
Не владея собой, Дункан искал ее рот с отчаянным стремлением утолить свою голодную страсть. Он приник к ней, взяв в плен одной лишь силой своего желания, содрогаясь и ужасаясь невозможности контролировать себя. Ее тело, возбуждающее и желанное, изогнулось в ожидании.
Никогда прежде не охватывало его такое безудержное желание подарить удовольствие женщине, любое удовольствие, какое только способно выдержать ее тело. Он буквально упивался телом Харли, а ее вздохи, возгласы и стоны превосходили всякое физическое удовлетворение, которое он мог себе представить. Она извивалась под ним — извивалась от наслаждения, которое он дарил ей, — и ничто не могло сравниться с этим.
Его губы не могли насытиться молочной белизной ее груди, ее пальцы запутались у него в волосах, а тела их слились в единое целое.
Дункан то проводил по ее коже языком, то захватывал ее губами, то слегка покусывал, и все двигался и двигался вниз, к животу, извлекая из уст Харли всевозможные восторженные восклицания.
Оказалось, что ее талия и бедра столь же чувствительны, как грудь и шея. Стоило ему припасть к ним
