ртом, как она задрожала так сильно, что ему на мгновение показалась, что она уже близка к финалу, и он устремился еще ниже — туда, к самому сокровенному и манящему — ее женской сокровенной сути.
Ее отчаянный вскрик почти довел его до вершины блаженства.
Дункан скользнул еще ниже, покрывая поцелуями ее бедра, а пальцами слегка приоткрывая нежные складки разгоряченного лона. Дункан пьянел от ее запаха, от исступленного сексуального жара, излучаемого ею. Застонав, он наконец проник языком в самое средоточие этого жара, и тут в тишине спальни раздался крик.
Харли то ругалась, то молила его о чем-то, то угрожала и сыпала проклятиями. Он упивался тем, что имеет над ней такую власть.
Дункан испытывал восторг, когда жар ее возрастающей страсти зажигал огонь в его собственной крови. Его язык меж тем не спеша продолжал свое сладостное исследование.
Он поражался той трепетной и чуткой связи, что соединила их и помогала ему понять каждое ее недосказанное слово, каждый ее сдавленный стон, заставляющие его то вести ее дальше к вершине, то возвращаться к легким, едва ощутимым ласкам. А когда у обоих уже не оставалось сил сдерживаться, он приник ищущими губами к упругому набухшему бутону, притаившемуся в недрах ее трепещущей плоти.
Дункан растворился в ее благоухающей плоти, в ее отчаянной жажде достичь блаженства, неведомого ей прежде, и это наполняло его гордостью, которой он не испытывал до сих пор. Он смог дать ей то, о чем она так страстно молила, и это удовлетворяло и восторгало его больше, чем любое иное деяние в его жизни.
— О, моя дорогая, — выдохнул он.
Он ввел два пальца в ее разгоряченную плоть, и она достигла вершины, захлебнувшись отчаянным криком. На каждое его движение она отзывалась всем своим существом, и он почувствовал, что она готова к новому восхождению.
— Я не могу, — выдохнула она. — Пожалуйста, Дункан! — пронзительно вскрикнула Харли, когда он вновь приник губами к ее чувствительной плоти. Она вновь вознеслась ввысь, разлетевшись, казалось, на миллионы крошечных брызг, ливнем обрушившихся на все вокруг.
И на него. Едва владея собой, он медленно двинулся вверх, вдоль ее упругого тела, ощущая ее напряжение и чувствуя, как настойчиво ее пальцы скользят по нему, приглашают его, молят и требуют. Отстраниться от нее в эту секунду в судорожных поисках пачки с презервативами было, пожалуй, тяжелейшим испытанием за всю его жизнь.
Он стоял на коленях, спиной к ней, и его дрожащие пальцы нетерпеливо сражались с кусочком латекса. Он почувствовал прикосновение ее мягкого тела, тесно прижавшегося к его спине и бедрам, в то время как ее руки обнимали его, а пальцы нежно скользили по груди.
— Дункан, пора, — пробормотала Харли ему на ухо.
Смеясь, он повернулся, чтобы вновь утонуть в бушующей пучине ее глаз.
— Меня кое-что отвлекло, — попытался оправдаться он, потянувшись к ее сладостному рту и накрыв ее губы своими.
— Приступим? — с неожиданным кокетством спросила Харли, откидываясь на кровать и увлекая его за собой. — Интересно, что имеется в арсенале у известного плейбоя…
Дункан посмотрел на нее сверху вниз: губы, припухшие от его поцелуев, растрепанные шелковистые волосы, страсть, отразившаяся на ее выразительном лице, страсть, какой ни одна женщина еще не дарила ему.
Что ж, он не разочарует ее.
Теперь он готов раствориться в ней и в сжигающей его страсти.
— Я знаю дюжины вариантов, — выдохнул он, зарывшись губами в нежную белизну ее шеи. — Мы не вылезем из этой постели до тех пор, пока не испробуем их все.
Он легонько куснул ее, и она издала вопль, в котором смешались смех, облегчение и нежданная радость.
Как же, черт возьми, ему удавалось так долго удерживаться от нее на расстоянии?
— Проклятие, Дункан, — взмолилась она, а он всем телом почувствовал биение ее сердца, — сделай что-нибудь с этой болью. Я больше не могу ее терпеть.
Сжав лицо Харли руками и не отрывая от нее взгляда, он вторгся в нее, слившись в единое целое с другой своей половиной. Он познал острое чувство радости, увидев смешавшиеся в голубых глазах боль и страсть, пронзившие все ее существо.
— О-о-о-х! — простонала она, приподнимаясь, чтобы вобрать его в себя целиком — с кровью, плотью, дыханием. — Ты мой…
Завороженный взглядом этих голубых глаз, без колебаний и сомнений принимающих его, Дункан начал медленно двигаться, упиваясь той естественной готовностью, с которой эта женщина открывалась ему. Он неотступно следил за меняющимся выражением ее лица, на котором радость неизведанного наслаждения удесятерялась от открытия того, что и ее собственные движения способны дарить не меньший восторг.
Никогда раньше у Дункана не было женщины, которая, занимаясь любовью, отдавалась бы вся целиком, так, как это делала Харли. Он одновременно был преисполнен блаженства, исступления и какой-то опустошающей нежности. Он никогда так не хотел отдать самого себя, как сейчас: это было всего лишь ничтожной благодарностью за дар, который получил от нее он.
Все чудесным образом переменилось: испытанные столько раз физические удовольствия уступили место чему-то несравненно более глубокому и неподдельному, чему-то тревожному и в то же время совершенному.
— Да! — прошептал он, принимая Харли. — О, дорогая! — воскликнул Дункан в ту секунду, когда она обвила его ногами, помогая ему проникнуть в самую глубь ее естества.
Харли выгнулась ему навстречу, трепетом тела отвечая на каждое движение, с которым он все глубже и глубже входил в нее. И с каждым этим движением он отбрасывал все дальше и дальше прежние страхи перед новизной собственных ощущений, да и всю свою жизнь, в которой подобным ощущениям не было места. Он рвался вперед к чему-то, что не мог ни назвать, ни даже представить, но без чего уже не мог обойтись. Ни сейчас, ни потом, никогда.
Она выкрикнула его имя, когда достигла пика наслаждения. Их тела слились, а с ними и их сердца и души. Раньше он не испытывал такого восторга. Это чары. Это Харли. Это блаженство.
Ему захотелось видеть в эту секунду ее глаза.
— Харли, — простонал он. — Взгляни на меня!
Она приподняла голову, ее глаза широко распахнулись, и Дункан уже не смог дальше сдерживаться.
Он ринулся внутрь ее, отчаянно, изо всех сил, чувствуя, как она близится к пику страсти, и мчась дальше, в стремительном порыве, дав волю пламени, бушевавшему в нем, вокруг него, повсюду. Он ощущал, как внутри ее все выше и выше подымается волна исступления, заставляющая ее руки с невероятной силой вцепиться в него.
— Еще, еще! выдохнула она, обвившись вокруг него своим горячим телом, впитывая все, что он так долго удерживал внутри себя.
Прошло несколько минут, прежде чем сознание вернулось к Дункану. Оно возвращалось мало-помалу, небольшими волнами, и каждый его вздох был наполнен запахом Харли, каждая клеточка его тела ощущала ее жар. Он медленно провел языком по губам, чувствуя на них вкус Харли.
Было невероятно трудно открыть глаза, но он был вознагражден за свои труды. Разлепив их, Дункан увидел Харли, прижавшуюся к нему. Затаив дыхание, он оглядывал ее изумительное тело сверху донизу, вновь и вновь возвращаясь глазами к прекрасному лицу, застывшему в спокойном сне.
Невероятное озарение пришло к нему неожиданно, в единый миг. Его взгляд застыл в изумлении. Харли только что показала ему всю разницу между сексом и любовью.
В его прошлом было множество часов сексуальных развлечений, удовольствий, а порой и неудовлетворенности. Его опыта было вполне достаточно, чтобы сразу понять, что сейчас это потрясающее ощущение не имело никакого отношения ни к женщинам, которых он знал, ни к ласкам и удовольствию, которые он прежде испытывал.
Он никогда не занимался любовью, потому что никогда не любил. Но сейчас он любит. Он любит Харли.
