деятельность по утверждению идей гуманной педагогики – проводит семинары с учителями России и стран СНГ, готовит студентов, аспирантов. Совместно с академиком Д. Д. Зуевым издает 100-томную «Антологию Гуманной педагогики (издано 35 томов).
Родился в 1931 году в г. Тбилиси. Окончил востоковедческий факультет Тбилисского университета. В 60-70-х годах возглавлял массовый эксперимент в школах Грузии, имевший широкий отклик по всему миру в силу обоснования нового научного направления, которое обрело известность под названием «Гуманно- личностный подход к детям в образовательном процессе». Его система «Школа жизни» рекомендована Министерством образования РФ для применения на практике.
Как воспитывали детей в семьях Пушкина и Солженицына
…Невозможно хорошо воспитать детей, если сам дурен.
Наталья Пушкина-Ланская
Мысли о замужестве
…А теперь я возвращаюсь к твоему письму, к тому, где ты пишешь о моих девушках. Ты очень строг, хотя твои рассуждения справедливы. Кокетство, которое я разрешила Мари, было самого невинного свойства, уверяю тебя, и относилось к человеку, который был вполне подходящей партией. Иначе я бы не разрешила этого, и в этом не было ничего компрометирующего, что могло бы внушить молодому человеку плохое мнение о ней. Что касается того, чтобы пристроить их, выдать замуж, то мы в этом отношении более благоразумны, чем ты думаешь. Я всецело полагаюсь на волю Божию, но разве было бы преступлением с моей стороны думать об их счастье. Нет сомнения, можно быть счастливой и не будучи замужем, но это значило бы пройти мимо своего призвания. Я не могла бы ей этого сказать. На днях мы долго разговаривали об этом, и я говорила для их блага, иногда даже против моего убеждения, о том, что ты мне пишешь в своем письме. Между прочим, я их готовила к мысли, что замужество не так просто делается и что нельзя на него смотреть как на игру и связывать это с мыслью о свободе. Говорила, что замужество – это серьезная обязанность, и надо быть очень осторожной в выборе. В конце концов можно быть счастливой, оставшись в девушках, хотя я этого не думаю. Нет ничего более печального, чем существование старой девы, которая должна довольствоваться любовью не к своим, а к чужим детям и создавать себе какие-то другие обязанности, а не те, которые предназначены природой ей самой. Ты мне называешь многих старых дев, но побывал ли ты в их сердце, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли и так ли они счастливы, как кажется. А ты сам помнишь ли, как ты был холостяком, – я называю холостяцкой жизнью тот период, когда ты был один после твоего страстного увлечения, – твое сердце было ли удовлетворено, не искало ли оно другой привязанности, и когда вы, ты и Фризенгоф, твердите мне обратное, скажу вам, что вы говорите вздор. Последний, не успел он овдоветь, как принял в качестве утешения любовь Александрины, и перспектива женитьбы на ней заставила его забыть всю свою горестную утрату. Союз двух сердец – величайшее счастье на земле, а вы хотите, чтобы молодые девушки не позволяли себе мечтать, значит, вы никогда не были молодыми и никогда не они сами когда-то чувствовали, и не прощают детям, когда они думают иначе, чем они сами. Не надо превращать мысль о замужестве в какую-то манию, и даже забывать о достоинстве и приличии, я такого мнения, но представьте им невинную надежду устроить свою судьбу– это никому не причинит зла.
Дети Солженицына учили русский по стихам
Книги Александра Солженицына известны всему миру. А как складываются взаимоотношения с книгой в семье Александра Исаевича, как проходил процесс втягивания в чтение его сыновей, успевает ли читать Нобелевский лауреат? Мы попросили рассказать об этом его супругу – Наталью Дмитриевну Солженицыну.
– Наталья Дмитриевна, как складывались у ваших детей отношения с книгами?
– Книжная жизнь наших детей протекала в ситуации экстремальной. Они, как и родители, оказались в изгнании, в океане чужого языка. Причем в такой ситуации им довелось оказаться с младенчества. В такой ситуации чтение вслух, как и собственно чтение, можно приравнять к спасательному кругу. Должна признаться, меня охватывал ужас при мысли о том, что не удастся вырастить детей с полноценным русским языком. К счастью, опаска была напрасной – дети выросли и овладели всем богатством родного языка. В этом неоценимую роль сыграло чтение. Когда дети были маленькими, они слушали наше чтение вслух все вместе. В основном читала книги я, но иногда им читал и отец, иногда бабушка. Конечно, сначала это были сказки. И не только русские, но и братьев Гримм, Андерсена… Услышанное невероятно переживалось детьми. Слушать книги стало их любимым занятием, они могли слушать сколько угодно. Потом, когда мальчики стали постарше, я читала им мифы Древней Греции. Еще позже они впали в страстное увлечение драмами и комедиями, слушали их тоже все вместе. Это увлечение длилось довольно долго.
– Какие это были пьесы?
– Это были Эврипид, Софокл. Разумеется, любимым чтением стал «Сирано де Бержерак» Ростана. С того времени и, кажется, навсегда мальчики полюбили исторические трагедии Алексея Толстого. Эти пьесы перечитывались ими по много-много раз. Хочу обратить на это внимание родителей: маленькие дети очень живо воспринимают драматическое чтение. Допускаю, что тут сказались условия нашей жизни в Вермонтском лесу, когда не было возможности повести детей в театр. Не то чтобы у меня какие-то артистические данные, но пьесы приходилось читать на разные голоса, дети завороженно слушали. Запоминали мгновенно – и наизусть! Это меня поразило. И тогда я стала уже специально растягивать им память. Каждый день каждому из них я подбирала и задавала выучить одно стихотворение наизусть. Они делали это с легкостью и не без удовольствия. А я с удовольствием слушала каждый день их чтение. И так вырабатывалась отличная память, которая и по сей день помогает им в самой разной работе. А еще я уверена, что таким ненавязчивым образом у них воспитались вкус, чувство слова, благородство языка, слух к настоящей поэзии. Это, несомненно, благодаря тому, что с раннего детства они оказались погруженными в музыку стиха.
– Во сколько лет ваши сыновья научились читать?
– Рано: к пяти годам каждый уже читал. Это отчасти объяснялось тем, что у меня не было никаких воспитателей в помощь, и я старалась научить их читать как можно раньше, чтобы они сами себя занимали, и у меня оставалось бы больше времени для работы. Я и всем рекомендую учить детей как можно раньше – в пять лет научиться читать легче, чем в семь!
– Когда сыновья познакомились с книгами отца и с какими в первую очередь?
– Довольно рано. Сам Александр Исаевич прочитал им «Матренин двор». Это было, пожалуй, единственное, что он им из всего своего прочитал вслух. Впечатление было сильнейшее. (Надо сказать, что Александр Исаевич читает очень хорошо, теперь вот есть и записи его). Самостоятельно дети начали читать книги отца лет в девять, и это был их свободный выбор. Никогда никто из нас им этого не предлагал. Напротив, мы опасались что-либо им навязывать. «Ивана Денисовича», я думаю, каждый из сыновей прочитал не позже, чем в девять лет, а в одиннадцать-двенадцать – «Архипелаг ГУЛАГ». Но в их чтении Солженицын ни в коем случае не был на первом и всех вытесняющем месте. Чтение было разнообразным: Пушкин, Толстой, Чехов, Булгаков…
– В детстве ребята читают Жюль Верна, Майн Рида, Дюма… А вы говорите – «ГУЛАГ», эта жуткая книга!
– С одной стороны, книга жуткая, а с другой стороны, она совершенно определенно дает свет и силу. Захлопывая эту книгу, люди не впадают в отчаяние, а испытывают, как ни странно, прилив мужества. Это один из парадоксов «ГУЛАГа». А что касается, скажем, Дюма, вы совершенно правы. И наши дети, как все, увлекались им, только прочитали его гораздо раньше. Например, Игнат читал Дюма в восемь лет – и не вынырнул из него, пока не прочитал все 12 томов. Кстати, с Дюма была связана у нас вот какая история: через некоторое время я обнаружила в случайном разговоре, что Игнат знает какие-то невероятные подробности западноевропейской истории, которых не знала я сама и которые ему неоткуда было знать. Я стала разматывать ниточку: «Откуда?» Оказалось, что с той же страстью, с какой он читал Дюма, он прочитал и все сплошь комментарии к нему, а они занимали почти четверть всего собрания сочинений… Так что наших ребят никто не заставлял читать что-либо определенное. Да их нельзя было бы заставить – Игнат, например, начал читать раньше всех, в три с половиной года, причем научившись сам – из ревности
