двух женщин к специальным стойкам под сиденьями, которые не давали заключенным продвигаться дальше, в глубь автобуса. Внутри практически не было окон, за исключением небольших вытянутых окошек на самом верху, у потолка, обеспечивавших приток света.
Кате, которая страдала клаустрофобией, все это не нравилось. Она сидела рядом с Даниэлой у стенки, там, где должно было быть окно. Девушки оказались в двух рядах от задней двери автобуса.
Катя не могла себе представить, что же она будет делать, лишившись своей подруги. Пока Даниэла не появилась в тюрьме, Катя постоянно испытывала страх. Теперь же перед ней снова замаячила перспектива вернуться к тем временам. Но она знала, что на этот раз все будет гораздо хуже.
Этим утром их с Даниэлой приковали друг другу цепью, закрепленной у пояса. Второй конец цепи крепился к металлической скобе, приваренной к полу за пустым сиденьем перед ними.
— Ты ведешь себя так, будто в первый раз едешь в автобусе, — сказала Даниэла.
Катя кивнула:
— Когда они вывели меня из здания суда, где впервые подвергли аресту, где я в первый раз увидела судью, они везли меня в тюрьму на заднем сиденье машины шерифа.
— Тебе повезло, — заметила Даниэла.
— Почему ты так думаешь?
— На заключенных-мужчин обычно надевают наручники, и их соединяют друг с другом общей цепью, которая крепится у всех на поясе. Иногда так же перевозят и женщин. — Даниэла знала, что это была обычная рабочая процедура. — А эти два охранника симпатичные ребята. Похоже, что они не собираются надевать на нас наручники, чтобы мы ехали так до самого суда.
— Позже, когда вернемся, мы могли бы поговорить, — сказала Катя. — Мне нужно написать все, о чем ты просила. Может быть, ты сумеешь мне помочь. Я не очень хорошо пишу по-английски. Я не хочу, чтобы ты уехала из тюрьмы в другое место без меня.
— Я и не поеду. — Даниэла видела, что Катя возбуждена и испугана.
— Думаю, я сделаю все, что тебе нужно. Моя мать, двоюродная сестра. Отец умер, значит, он не считается, ведь так?
— Так, — кивнула Даниэла. — Только живые родственники. Но тебе придется рассказать и о родителях своих родителей.
— Никаких проблем. Думаю, что мои адвокаты будут не против. Я уверена, что, если бы они знали, зачем я это делаю, сами предложили бы мне так поступить.
— Да, но я тебе сказала, что ты не должна обсуждать это с ними, — надавила Даниэла. — Ты поняла?
— Не буду. Обещаю, — сказала Катя. — Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы создать для тебя неприятности. Это будет нашим секретом, о котором знаем только ты и я.
— Я понимаю. Просто немного нервничаю.
— Ты уверена, что твой адвокат сможет сделать это? Я имею в виду перевести нас в то место для «почетных заключенных».
— Это ферма. — Даниэла просто лучилась от удовольствия, когда произносила это слово.
— Да, я поняла, ферма. Думаешь, у нас получится?
— Я уверена. — Даниэле не хотелось давать подобные обещания. Она сознавала, что, если Райтаг или Торп побудут с Катей наедине в течение хотя бы десяти минут, они, как и Даниэла, сразу же придут к пониманию того, что Кате Солаз ничего не известно об этой пропавшей атомной бомбе. Надо крепко сидеть на игле, чтобы, будучи террористом и планируя ядерную атаку, посвящать такого человека, как она, в свои планы. Конечно, оставалась еще возможность, что Катя знала, где находится ее дед, если тот все еще был жив. — Значит, ты всегда жила в Коста-Рике? — спросила Даниэла.
— Да. Я там родилась.
Водитель устроился на своем месте, охранник закрыл, а потом и запер на замок металлическую ячеистую перегородку, которая отделяла заключенных от водительского отсека. Водитель нажал кнопку на приборной доске, лязгнул гидравлический замок, и передняя дверь в салон автобуса захлопнулась. Охранник потянул за ручку, и четыре стержня из закаленной стали скользнули в пазы, заклинив тяжелую металлическую дверь.
— А твоя мать тоже родилась в Коста-Рике?
— Да.
Когда дизельный двигатель, заурчав, заработал, под сиденьями прокатилась дрожь. Через секунду автобус уже катил по дороге.
— Ну, тогда все должно быть очень просто, — продолжала Даниэла. — Ведь вся твоя семья, похоже, проживает в Коста-Рике. — Теперь она смотрела, клюнет ли Катя на эту приманку. Катя не клюнула. — А родители твоей матери? Они тоже родились в Коста-Рике?
— Нет, — ответила Катя. — Моя бабушка родилась на Кубе. А мой дедушка родился в России.
— Правда? — Даниэла с улыбкой повернулась в ее сторону. — Очень интересно. Где же они встретились?
— На Кубе.
— Очень романтично, — подыграла Даниэла. — Эти страны так далеко друг от друга.
— Да, наверное.
— А они, я имею в виду родителей твоей матери, до сих пор живы?
— Нет. Вернее, я не знаю точно.
— Не понимаю.
— Моего деда нет в живых. Он умер много лет назад. Насчет бабушки я не уверена.
— Как это?
— Это длинная история.
— А у нас полно времени. Все равно ехать далеко.
— Ну, мой дедушка… как вы говорите, когда кто-то давно не живет с вами?
— Стал чужим, отдалился.
— Вот именно. Он отдалился от нашей семьи много лет назад. Когда я была маленькой, всегда думала о своем деде как о паршивой овце.
— Почему же? — рассмеялась Даниэла.
— Потому что моя мать никогда не говорила о нем. Девочкой я спрашивала ее, а она всегда переводила разговор на что-то другое. Или находила для меня занятие. Я понимала, что много лет назад он, наверное, сделал что-то не так.
— Ты хочешь сказать, он совершил что-то противозаконное? — уточнила Даниэла.
— Нет-нет, я не это имела в виду. — Катя испуганно посмотрела на подругу. — То есть я надеюсь, что все это не будет препятствием для моего перевода на ферму, ведь так?
— Конечно же нет! — воскликнула Даниэла. — Единственное, чего они хотят, — это чтобы ты все описала очень правдиво и с подробностями. Они вовсе не собираются обвинять тебя в том, что могли совершить твои родители или родители родителей.
— Хорошо. Я хотела сказать, что, конечно, могло случиться, что он нарушил закон, но я так не думаю. Наверное, речь шла о чем-то другом.
— О чем же?
— Ну, я думаю, что у него могла появиться другая женщина, — уточнила Катя.
— Другая женщина? — переспросила Даниэла.
— Да, наверное. Или что-то еще более серьезное. Может быть, у моего деда был ребенок от той женщины.
— Ты так думаешь?
— Да. Это звучит глупо, но я знаю свою мать. Если бы вся его вина заключалась в том, что он нарушил закон, она давно бы простила его.
Даниэла снова захохотала.
Катя улыбнулась:
— Ты смеешься, а я однажды спросила ее, почему мы никогда не видели деда и она не хочет о нем говорить? Были ли у моего деда проблемы с законом? И знаешь, что она ответила?
