Николь посмотрела на часы, все еще сидя под деревом, которое она уже считала своим. Она выбрала его в день приезда, и всегда, когда она искала, где бы расположиться, в конце концов оказывалась сидящей под ним.
Было чуть больше одиннадцати часов, и девушка принялась снова просматривать свои данные по Уашактуну, предназначенные для программы, которую они будут записывать сегодня утром, последней передачи из этого лагеря, и Николь планировала дать в эфир виды храма, в то время как она будет рассказывать о новой цели их путешествия. Она с грустью посмотрела на скромное здание, в котором находились загадочные надписи. Оно сейчас пустовало, потому что археологи находились далеко, завершая картографическую съемку. Лучик солнца, пробивший себе дорогу сквозь растительность, освещал его целиком. Внезапно строение показалось ей очень маленьким, словно какое-то беспомощное существо, затерявшееся в огромной сельве. И она поняла: то, что о его тайне узнали все, было настоящим чудом. «Возможно, история о трех богах — вовсе и не глупость», — подумала она и мысленно подмигнула ягуару, приходившему к ней прошлой ночью.
Несколько ранее она попросила у Хулио Риверы данные по городу майя Уашактуну, куда они теперь направлялись. Уже само название, как показалось девушке, было окутано пеленой таинственности, и мексиканский археолог улыбнулся, когда она ему об этом сказала.
— Это означает «восемь камней», — ответил он, — на языке майя. Неизвестно, правда, оригинальное ли это название или его придумал Сильванус Морли, археолог XX века. Многим из того, что мы сейчас знаем об Уашактуне, мы обязаны ему.
— А почему восемь камней?
— Они упомянуты на одной из стел, текст которой Морли расшифровал, и наш друг подумал, что это может соответствовать названию города. Возможно, однажды мы узнаем, попал ли наш добрый Сильванус в точку или нет.
— Ты был с ним знаком?
— Думаешь, я такой старый? — Хулио Ривера рассмеялся от души. — Нет, нет. Морли умер в 1948 году. Мне тогда и года не исполнилось. Его раскопки в Уашактуне начались в 1920 году, а закончились в тридцатых. Однако мне бы хотелось познакомиться с ним. Он, должно быть, был одним из таких людей, каких сейчас нет, — романтиком археологии. Представь себе, что в те времена означало затеряться среди этой сельвы, без дорог, без средств связи… Это означало порвать все контакты с цивилизацией.
— Значит, я ему завидую. Он наверняка получил замечательный опыт. Сейчас в мире уже нечего открывать и все слишком… организовано. Нет простора для фантазии.
— И это говоришь ты? — Хулио Ривера нахмурил брови. — Ты, которая нашла статуэтку возрастом три тысячи лет в одной из могил Долины Царей? Ты, идущая сейчас по следу за нефритовой маской, чья сила объявлена безграничной? Я полагаю, что ты несправедлива.
Николь почувствовала, что взволнована; она была вынуждена признать, что мексиканский археолог прав.
— Ты прав, — сказала она с улыбкой. — Возможно, я слишком амбициозна… или просто мечтательница. Да, действительно! Наверняка в те времена тоже не все было так мило, и я полагаю, что у Сильвануса Морли тоже случались моменты, когда он испытывал разочарование. Еще что-нибудь можешь рассказать об Уашактуне? — Она задала вопрос, меняя тему.
— Так вот, речь, вероятно, идет о наиболее долговечном городе среди тех, которые формировали мир майя. Он, должно быть, уже существовал за 900 лет до нашей эры или даже раньше и был заселен до начала X века нашей эры, хотя своего максимального подъема он достиг между VI и IX веками. Первый период в его истории…
— Хулио, — Николь оторвала карандаш от тетради и посмотрела на него, — тебе не кажется преувеличенной та скрытность, с которой Ги старается вести это дело? Да, мы часто замалчиваем некоторые вещи, но я тебе скажу, что его опасения мне кажутся немного преувеличенными.
— Да. Твой соотечественник всегда был немного склонен к затворничеству. — Казалось, Ривера не обратил внимания на то, что она его перебила. — И даже к мелодраматизму. Я скажу тебе сейчас, пока он нас не слышит, что в данном случае он не так уж и ошибается.
— На что ты намекаешь?
— Он знает имя и фамилию. Видишь ли, Николь, есть один колумбийский мультимиллионер, о котором говорят, что у него только две страсти: одна — деньги, а вторая… искусство майя. Происхождение его состояния мне неизвестно, хотя я предполагаю наркотики, а что до его второго увлечения… Говорят, он способен на все, чтобы заполучить то, что его интересует.
— Ого! — Николь не знала, что сказать.
— Его зовут Флоренсио Санчес, и мало кто может утверждать, что знает его хорошо. Мне, например, такие люди не известны. Но я слышал истории, которые о нем рассказывают. И некоторые, если говорить честно, оправдывают стремление Ги держать все это в секрете.
— Ты думаешь, что этот человек может…
— Я не знаю, Николь, я не знаю; я тебе говорю, что я его не знаю… по крайней мере, лично. Но чтобы ты имела представление, расскажу тебе вот что. Я был знаком с человеком по имени Грегорио Луна. Его называли Могильщиком. Он занимался тем, что шерстил Юкатан в поисках древних артефактов майя, которые он потом продавал тому, кто даст наилучшую цену. Он хорошо платил сборщикам сока сапотилового дерева за информацию о любом месте в сельве, которое есть смысл раскопать. Наконец, он был расхитителем могил.
— И?..
— Подожди. Хочу добавить, что я относился к нему с некоторым… уважением, что скрывать. Он был человеком слова, и, если бы он не был вором, из него мог бы получиться великолепный исследователь, поскольку его знания о мире майя просто поражали. Мы заключили негласное соглашение: я покупал у него вещи, представлявшие максимальный интерес… неофициально, конечно. И мне известно, что в некоторых случаях Грегорио прогадывал на своих сделках, потому что он тоже происходил из майя и хотел, чтобы культура его предков стала известна всем.
— Мне нельзя говорить о нем по телевидению?
— Боюсь, что нет. — Хулио Ривера улыбнулся. — Последний раз, когда он пригласил меня, он хотел предложить необычайную глиняную фигурку позднего доклассического периода. Цена, которую он запросил, была слишком высокой, но он сказал, что не может опустить ее, потому что Флоренсио Санчес готов заплатить ему гораздо больше. Когда мы захотели связаться с ним, чтобы дать согласие, у нас это не получилось. Вскоре обнаружили его труп; его убили в собственном доме. А о глиняной фигурке я больше ничего не слышал.
— У тебя нет сомнений насчет того, где она сейчас находится, правда?
— Я не могу утверждать, однако готов поставить несколько песо.
— Но этот человек… Полиция ничего не может сделать?
— Колумбия — сложная страна, ты же знаешь. Обычно случается так, что полиция служит не тому, кому должна служить.
— Спасибо, что рассказал мне об этом, Хулио. — Выражение лица Николь стало серьезным. — Мне придется быть очень осторожной с моими комментариями.
— Да, это самое правильное. Честно говоря, я очень боюсь, что Флоренсио Санчес уже имеет сведения о нашей экспедиции и о том, что мы ищем. Слишком много людей вовлечено в это, а о Флоренсио говорят, что у него есть уши даже в президентском кабинете.
В этот момент Стан подошел к ним с треногой в руках.
— Николь, в двенадцать записываем. Ты будешь готова?
— А если бы я сказала, что нет? — ответила она и тут же улыбнулась, увидев, как изменилось его лицо. — Не переживай, Стан, иди, готовь съемку, в двенадцать часов я буду с вами. Послушай, Хулио, — она повернулась к археологу, — а как насчет того, чтобы появиться со мной в кадре? Ты мог бы рассказать что-нибудь интересное об Уашактуне. О твоей дружбе с Сильванусом Морли, например, — добавила она.
Мексиканец посмотрел на нее, нахмурив брови, а потом рассмеялся. Николь тоже не могла больше сохранять серьезность.
