Глиняный я, но смотри, не гнушайся ты этой фигуркой:
Имени ведь моего не устыдился Алкид.
Гордая дева, скажи, если ты и с копьем и во шлеме,
Где же эгида твоя? Цезарь похитил ее.
Отче бессмертных богов, в быка обратиться ты лучше
Мог бы в то время, когда телкою стала Ио.
Смелый Леандр закричал во вздутых бурею водах:
«Волны, топите меня вы на возвратном пути».
Был под хмельком Прометей, когда делал чудовище это:
Сам забавлялся тогда он Сатурналий землей.
Ты Меонийца прочти поэму о битве лягушек
И научись при моих шутках разглаживать лоб.
Здесь Илиада с врагом Приамова царства Улиссом
В сложенных вместе листках кожаных скрыты лежат.
Красноречивого здесь Марона «Комар» любомудру:
После орехов нельзя «Брани и мужа» читать.
Малый пергамент такой вмещает громаду Марона!
Да и портрет его тут виден на первом листке.
В юности эта была его первой игривою страстью,
И не Гликеру тогда, нет, он Таиду любил.
Если пергамент возьмешь ты этот в спутники, думай,
Что с Цицероном самим ты коротаешь свой путь.
Кинфию в юности пел неумолчно речистый Пропорций.
Славу доставил он ей, Кинфия — славу ему.
В кожаных малых листках теснится Ливий огромный,
Он, кто в читальне моей весь поместиться не мог.
Ежели верить тому, что твердят ученые мужи,
В римской истории Крисп первым пребудет вовек.
Этот объемистый том, состоящий из многих листочков,
Целых пятнадцать тебе песен Назона несет.
Испепелила любовь к Немесиде игривой Тибулла,
Он ведь и в доме своем рад был остаться ничем.
Правда, иные меня совсем не считают поэтом,
Книгопродавец же мой видит поэта во мне.
Сколько Катуллом дано его великой Вероне,
Столько Вергилий своей маленькой Мантуе дал.
Эта бумага тебе родники называет и реки,
Но ей бы лучше самой в этой поплавать воде.
С этих малюток мулов тебе не страшно свалиться:
