– Мы поляки, и гордимся этим. Видишь мать? Она полька. И здесь, в округе, для тебя столько девушек, порядочных польских девушек. Дочери моих друзей А ты плюешь на нас и приводишь чужачку.
– Подонок, – прошипел Митч. – Я привожу человека, который много значит для меня, а ты оскорбляешь Кей!
Атмосфера становилась невыносимой. Анна, сжавшись, умоляюще взвизгнула:
– Михал, пожалуйста…
Кей, парализованная скандалом, немного пришла в себя:
– Митч, пойдем.
– Конечно. Только пусть он сначала извинится. Лех обрушил на стол кулак с такой силой, что посуда и ложки подпрыгнули.
– Мне извиняться?! – завопил он, побагровев от ярости. – Перед дочерью человека, защищавшего убийцу моего ребенка! Его кровь и даже не чистая кровь! Я читал о ней – туземка, полудикарка! Этого ты хочешь, а своих видеть не желаешь!
Кей застыла, ошеломленная злобой, звучавшей в голосе Леха. Митч бросился на отца и, схватив за рубашку, приподнял со стула. Анна вскрикнула. На мгновение Кей слышала и видела происходящее, словно через мутное стекло. Потом голова немного прояснилась; девушка взметнулась из-за стола.
– Кей!
Митч отпустил отца и подбежал к ней, схватил за руки.
– Прости, я ужасно виноват, что так вышло. Сейчас отвезу тебя домой.
Девушка отстранилась и отступила.
– Нет, я найду такси. Можешь оставить мои вещи в офисе.
Но Митч не отходил, а когда Кей сбежал по ступенькам, снова сжал ее пальцы.
– Почему? Что я сделал?
И правда, за что его винить? Потому что привел ее сюда? Потому что она узнала вещи, заставившие задуматься: можно ли доверять ему? Потому что она как дочь своего отца была вынуждена принять чью-то сторону?
– Ты его сын, – сказала вслух Кей, используя ту же жестокую логику, так ранившую ее. – Его кровь. Этого достаточно.
Митч отпустил ее.
Кей долго шла по Милуоки-авеню, пытаясь разобраться в беспорядочном, перепутанном клубке хаотических мыслей, прежде чем наконец взяла такси. Только оказавшись в машине, она сдалась. Слезы сами потекли из глаз. Она плакала не столько о себе, сколько о матери. Всего десяток грубых слов фанатичного ханжи – отца Митча, и Кей живо представила, сколько подобных оскорблений должна была перенести Локи, прежде чем окончательно потерять уважение к себе.
Когда такси остановилось перед особняком Уайлеров, Кей вспомнила, что у нее нет с собой кошелька; все это время Митч платил за нее из денег, выданных в штабе избирательной кампании. Попросив водителя подождать, Кей вошла в дом и тут же столкнулась с отцом. Он был в рубашке с короткими рукавами. В руке стакан виски со льдом. Заметив покрасневшие глаза дочери и следы слез на щеках, он нахмурился:
– Что случилось?
– Мне нужны деньги на такси.
– Я сам заплачу. Подожди здесь. Он показал на гостиную.
– Я устала. Иду спать.
– Сядь и подожди меня, – жестко велел он.
Конечно, будь Уайлер нормальным отцом, в его беспокойстве не было бы ничего необычного. Но Кей охватило странное чувство – мысль о разговоре по душам была почему-то неприятна.
На журнальном столике лежали листки с набросками речи, над которой он, очевидно, работал, придавленные вместо пресс-папье полупустой бутылкой с виски. Кей уселась на один из диванов, стоявших друг против друга.
Наконец Уайлер возвратился.
– На счетчике довольно большая сумма, – заметил он. – Тот парень, доброволец, должен был привезти тебя домой. Почему ты приехала на такси?
– Он пригласил меня домой, познакомиться с родителями.
– И что случилось?
Рэнделл подошел к дивану, налил себе еще виски.
Кей снова не выдержала. Сотрясаясь от рыданий, она рассказала обо всем, что произошло, включая грязные оскорбления Лех Карлошика.
Выслушав дочь, Уайлер гневно вскочил.
– Это идиоты – поляки! Меня так и подмывает поехать туда и вытрясти из них душу!
У Кей потеплело на сердце при виде такого порыва защитить ее, но девушка уже не могла перестать мыслить как типичный политик.
– А когда это попадет в газеты, – заключила она, – можешь распроститься с местом в Сенате.
