— Пойдём вместе, и я скажу правду.
— Ты не ходи. Испугаешься и будешь плохо спать, — отговаривал Игорь.
— Ты не испугиваешься? И я не буду. Я же с ним давно познакомилась. Он тогда мне валенки подделал, а то ты плохо заштопал. Нитки сразу порвались.
— Я — другое дело.
— И я — другое дело. Ты скажи, что вам наворожила бабушка Усачиха?
— Сказала, что всё будет хорошо, война обойдёт нас, только немного заденет. — Игорь вспомнил свою тайну и посмотрел на Ольгу. — Пошли. Только нужно немного нарвать цветов для Евсееча и других солдат.
Как ни пугал Ольгу Игорь, всё напрасно. Она не боялась лица сапожника. Ей хотелось сделать ему что-то хорошее, ну пол подмести, цветы подарить. Пол Ольга подметает лучше Игоря. Он это знает.
— Это вы далеко собрались? — спросил Евсеич, отворачиваясь к верстаку, чтобы дети не видели его безбрового коричневого от ожогов лица.
— Это мы к вам собрались, — ответила Ольга, стараясь обойти сапожника и вручить ему букет.
— Я вам цветы принесла, — чтобы как подарок был. — Вы нам подарили санки, кораблик. Я его упустила в ручье. Вы всем ребятишкам подшиваете валенки. У нас ничего нет, а только эти цветы. Мы с Игорем рвали.
Евсееч взял цветы и долго молча стоял, глядя в окно. Ольга подметала. Набрала в рот воды из кружки и так ловко брызнула, что Игорь позавидовал — у него никогда так не получается. «Когда уйдёт, когда они останутся вдвоём, и он расскажет о краже», — думал Игорь, выгребая золу из железной печки в маленькое ведёрко.
— Евсееч, я сейчас ведро утопил в колодце. Ольга пить захотела, а я задел локтем.
— Добудем, — как-то весело сказал дядя Степан. — Не горюй.
— Знаете, я ещё чашку разбил дома, и осколки в печь спрятал.
— Признаешься, и мама поймёт, что ты посуду мыл и нечаянно уронил.
— Она два раза падала.
— Дядя Евсееч, ведро ветром сдуло в колодец, правда, — сказала Ольга. — Игорь не виноват нисколечко.
Ольга взялась протирать стёкла окна, убирать паутины из углов. Игорь вдруг решился на отчаянный поступок. Он достал из кармана сломавшуюся шоколадку, пожил на верстак перед сапожником и упавшим голосом проговорил:
— Я украл… у вас… Я больше никогда не стану брать чужие шоколадки.
— Воровать не хорошо. А почему ты не съел её?
— Потому что… — Игорь посмотрел на Ольгу и слёзы вдруг сами потекли из его глаз. Он не мог рассказать, что она очень больна, а чтобы она выздоровела, ей нужен шоколад. Хотел сказать, что у Ольги уже никогда не будет отца, но при ней не мог раскрыть свою тайну.
— Ты бы мог поделить плитку на двоих, — сказал, улыбаясь, сапожник.
— Мог. — Согласился Игорь. — Но тогда ей достанется меньше. Ей нужно всю. Я хотел, чтобы тётя Катя нашла шоколадку и отдала ей. Поэтому и ведро уронилось.
Ему стало легко и радостно. Ольга посмотрела на шоколадку и обрадовано разулыбалась. Евсеич всё понял, но не знает, что Ольга может заболеть и умереть, потому что в её крови нет этого проклятого гемоглобина. У Игоря его полно, а неё — нет.
— Вы были в больнице? …У вас хватает гемоглобина?
— Откуда тебе слово это известно? — наващивая дратву, удивился сапожник.
— А у меня совсем его мало, — вдруг проговорила девочка, отжимая тряпку. — Сказала тётя Маша.
— Вот какой коверкот, — вновь удивился Степан Евсеевич. — Так ты и решил, что…
Евсееч, качнул головой и отвернулся к окну, словно там увидел очень интересное. Игорь тоже посмотрел. Здание вокзала закрывал товарняк, но крышу было видно, и надпись чёрными буквами. Вася научил его читать по слогам. Ему нравилось постигать смысл написанного, хотя иногда слова не могли прочитаться. Тогда Игорь мучительно перебирал слога или звал Ольгу. Она читала быстро и понятно. Евсееч всё читал, и не мог понять, что же означают буквы.
Испорченный праздник
Игорю почему-то вспомнился тот день.
В магазине и в вагонлавке давали селёдку и сахар песок. Люди радовались. Над сельсоветом, школой и вокзалом волновались новые флаги. А самый высокий флаг был над элеватором.
— Хорошо, когда Победа. Никто не ругает, никто в угол не ставит, — говорил Игорь, макая хлеб в сахар.
— Надо, чтобы день Победы был каждый день, — радостно говорила Оля, слизывая сахар со стола. Мамы им насыпали в блюдца по две больших ложки, дали по булке с колбасой. Колбасу они оставили на потом, а булки макали в сахар и ели с тёплой водой.
Чувствуя за собой вину, Игорь достал из чемодана с игрушками коробки из-под папирос. В них он хранил самое ценное и нужное. Это были «золотинки», конфетные фантики, которые зачем-то копил, подбирая у чайной или на перроне вокзала. Он не знал, для чего ему это сокровище, но был уверен, что когда-нибудь пригодится. Большую ценность имела свинцовая пробка от шампанского. Он нашел её под кроватью, хотя другие ребята искали её под лавками. Эта пробка выстрелила в потолок на свадьбе дяди Вани. Мама хотела оставить его у тёти Кати, но он сказал, что ещё не видел, какими могут быть свадьбы, ведь ему придётся тоже когда-никогда жениться, поэтому нужно видеть, как это происходит.
Он сидел на огромной тёплой печи с какими-то незнакомыми девочками, которые постоянно ныли и замолкали лишь тогда, когда им давали разные конфеты. Девочки были странными, не понимали, что фантики — это символ богатства, а швыряли их вниз. Если бы Игорь стал выпрашивать их, девочки, непременно заинтересовались, естественно, из упрямства не дали ему ничего. Он спускался с печи, старался незаметно подобрать все фантики, которые лежали на кухонном столе, на полу, под столами в большой комнате.
В свинцовой пробке были отверстия. Сначала Игорь решил, что это может быть хорошее грузило к удочке, но Славка сказал, что нужно отрубить половину — слишком тяжелое. Тогда Игорь решил, что лучше будет, если эту пробку зарядить в настоящее ружьё, как у Тарасовых под сундуком. Нужно сделать засаду около уборной Гитлера. Как только он пойдёт обратно, нужно крикнуть, чтобы он знал, за что получает пулю. Валерка говорил, что нельзя стрелять в человека, когда он ест, когда стоит спиной и не знает за, что в него стрельнули. Игорь понимает, что это невозможно сделать, по многим причинам. У него нет ружья. Это первая причина. Нужно ехать далеко в Германию, найти штаб и уж тогда выслеживать самого Гитлера. Во- вторых, мама не отпустит его так далеко одного. План вобщем-то понравился ребятам. Хотя было много замечаний и поправок.
Теперь эта пробка-пуля потеряла своё основное назначение, хотя из неё он сделает несколько грузил для удочек, а для этого нужно положить пробку на лезвие топора и бить молотком, пока свинец не перерубится. Он даже проволоку так научился перерубать, а свинец намного мягче, чем железо. Оставив пробку себе, Игорь отдал девочке коллекцию вместе с коробочками. Это был настоящий поступок. Игорю показалось, что, утеряв своё богатство, стал, будто ниже ростом. Оля вполне могла сама собрать столько же фантиков, но если у неё каким-то путём скапливалось несколько разноцветных бумажек, то она почему- то брала ножницы и зачем-то их мелко резала. Она давно мечтала стать владелицей огромного количества золотинок и фантиков, которые невозможно сосчитать. Они несколько раз пытались это сделать, но сбивались. Ольга спорила, говоря, что нужно считать десятками, а он предлагал — сотнями. Сотнями считать было очень трудно, но зато правильно. Ведь деньги считают до конца, а не говорят, что двадцать десяток. Вася сказал, что считать фантики не обязательно. Нужно просто рассматривать коллекцию, удалив в запас одинаковые. Они так и сделали. Получилось две коллекции. Это была очень трудная работа, ведь
