— Да, действительно я, кажется, опоздал, — попытался сказать он как можно спокойнее и все же не двигался с места, будто ожидая разрешения девушки.
— Идите же скорее, — заволновалась она, снова переходя на «вы». — Надо же, сколько несчастий из-за одной дрянной девчонки!
— Нет-нет, не наговаривайте на себя, — поспешно, все больше смущаясь от каждого слова, оказал Ким.
— Ну, ладно, ладно, — вдруг с какой-то обреченностью в голосе согласилась она. — Скорее бегите на трамвай, еще успеете. Дорогу-то найдете?
— Конечно найду! — заверил Ким.
— Ну, прощайте. — Она смело протянула ему худенькую руку.
— Почему же «прощайте»? — испуганно спросил Ким, содрогаясь от одной мысли, что больше никогда ее не увидит. — Лучше «до свидания».
Она невесело усмехнулась, прощально взмахнула рукой и скрылась в подъезде дома. Это произошло так стремительно, словно всего лишь миг назад перед Кимом стояла не реальная, живая девушка, а сказочное, волшебное создание.
«Я же не спросил, как ее зовут», — вспомнил Ким. Он подбежал к двери, но было уже поздно.
Ким бросился к трамвайной остановке. Вскоре он понял, что слишком переоценил свои способности ориентироваться и промчался мимо переулка, в который нужно было повернуть. Пришлось догонять одиноко бредущего прохожего, чтобы спросить дорогу. Тот, видимо, был под градусом, долго тер лоб, мучительно соображая, чего от него хотят, наконец махнул рукой вправо. Ким устремился в этом направлении, но оказалось, что бежит в противоположную сторону. Выручила его повстречавшаяся на пути женщина.
Трамвай уже отходил от остановки, и Ким едва успел вспрыгнуть на подножку заднего вагона. Пассажиров было совсем мало, они постепенно выходили на остановках, и скоро Ким остался в вагоне один.
По мере того как пустой трамвай, подпрыгивая на стыках, тащился по темным городским окраинам, Ким все отчетливее ощущал непоправимость происшедшего. Он, курсант Макухин, которому младший лейтенант Жердев оказал полное доверие и в точности которого не посмел даже усомниться, оказался человеком, не только грубо нарушившим воинскую дисциплину, но и не сдержавшим слова. Как же он посмотрит в глаза командиру, чем объяснит опоздание?
Ким прислонился к оконному стеклу и, увидев свое отражение, ужаснулся: подбородок, губы, вся нижняя часть лица были рассечены, сильно вспухли, а на правой щеке красовался огромный синяк. Да, этот Глеб постарался, и разукрашенной физиономии теперь не спрячешь ни от Жердева, ни от ребят своего взвода. Предчувствие неминуемых вопросов повергло Кима в уныние. Он сник и растерялся. «А еще отцу два раза, надо же, два раза повторил, что не подведу», — с горькой укоризной подумал Ким.
Трамвай катил быстро, — видимо, вагоновожатая торопилась поскорее закончить этот последний рейс. И все же, когда Ким выскочил на конечной остановке, он понял, что опоздает в лагерь на целых два с половиной часа. Он ошалело помчался по той самой полевой дороге, по которой шагал совсем недавно, направляясь в город.
В штабном домике, где находился дежурный, Ким сразу увидел Жердева. Командир взвода был не на шутку встревожен отсутствием Макухина и поэтому не уходил спать.
Ким в растерянности переминался с ноги на ногу, не зная, кому рапортовать — Жердеву или дежурному, но Жердев кивнул в сторону дежурного, и запыхавшийся, ненавидевший сейчас самого себя Ким выпалил:
— Товарищ старший лейтенант… курсант Макухин… прибыл… из городского отпуска!
— С опозданием на три часа, — чеканя, добавил Жердев, вставая. От его высоченной худой фигуры на стену падала длинная причудливая тень.
— Виноват… товарищ младший лейтенант… не рассчитал… — едва слышно проговорил Ким.
— Детский лепет, — сурово подытожил Жердев. — Детский лепет, курсант Макухин! Вы и в высшей математике как рыба в воде, а здесь, — он постучал костлявым пальцем по циферблату часов, — здесь простейшая арифметика требуется, не более. — Он всмотрелся в Кима, поджав губы. — А изуродованное лицо? Тоже не рассчитали?
— Спешил… налетел на дерево, — попытался объяснить Ким.
— Небось хватанули стаканчик? — с усмешкой осведомился дежурный.
— Что вы! — Усмешка дежурного вдруг вызвала в Киме озлобление, и он осмелел. — К вашему сведению, товарищ старший лейтенант, — уже почти спокойно сказал Ким, — я водки еще и в рот не брал, ни разу в жизни.
— Басни Ивана Андреевича Крылова, — хохотнул дежурный. — Шпарит по школьной программе.
— Я правду говорю! — с обидой воскликнул Ким. Его оскорбила несправедливость дежурного. — Только после выпуска, на вечеринке, рюмку кагора… Первый раз…
— Нам сейчас, курсант Макухин, ваше подробное жизнеописание ни к чему, — жестко прервал его Жердев. — Может, вы и впрямь святым числились, с иконы в наш грешный мир сошли. А только все это уже история. Сейчас же мы видим, что почти святой курсант Макухин грубо нарушил дисциплину. И не известно, чем занимался в городском отпуске.
— Правильно, нарушил, — сокрушенно согласился Ким. — И главное, вас подвел, товарищ младший лейтенант. Вот этого себе никогда не прощу.
Искренность Кима смягчила суровость Жердева.
— Может, все-таки есть оправдательные причины? — с надеждой спросил он.
— Никак нет, товарищ младший лейтенант. Во всем виноват я сам, — твердо сказал Ким, заранее решив ни за что не рассказывать ни о происшедшей с ним истории, ни о девушке, у которой он забыл спросить даже имя.
— С отцом-то хоть переговорили? — хмурясь, спросил Жердев.
— Переговорил.
— Дома все нормально?
— Нормально.
— Хорошо, идите спать, — приказал Жердев. — Утро вечера мудренее.
Утром на построении Жердев объявил курсанту Макухину трое суток ареста. И конечно же не сказал о том, что сам получил выговор от командира дивизиона.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Майор Орленко неторопливо, прищурив глаза от солнечных лучей, врывавшихся в окно, просматривал паспорт и удостоверение Легостаева.
— Так, ясно. Легостаев Афанасий Клементьевич. Конкретно, художник. Удивительно: фамилия у вас.
— Фамилия у меня, можно сказать, редкая, — перебил Легостаев.
— Не согласен, — возразил Орленко. — Конкретный пример: у нас в отряде служит Легостаев. Лейтенант Легостаев, начальник заставы. Однофамилец?
— Сын, — улыбнулся Афанасий Клементьевич.
— Так что ж вы сразу не сказали? — оживился Орленко. — Выходит, в гости к сыну?
— Если позволите.
— Ну, естественно, какой разговор. И творческие замыслы имеются?
— Как сказать, — замялся Легостаев. — Откровенно говоря, нет. Я ведь на денек-другой. К сыну вот потянуло…
— Жаль, — вздохнул Орленко. — Очень жаль. Конкретно, схватка пограничников с группой диверсантов. Позавчера, тепленький факт. Наши бойцы, товарищ Легостаев, просятся на полотно.
— Сейчас на границе, наверное, не до художников, — сказал Легостаев.
— Когда гремят пушки, музы молчат? Устарело. А с картинами вашими я знаком. В Москве на выставке
