только в его слова, которые он часто произносит перед своими войсками: «Господа, не думайте, что я сошел с ума. Верьте мне. Направо — никто, налево — никто, сзади — никто, но впереди — Роммель!»
— Сами того не подозревая, вы произнесли превосходный тост, — восхищенно пробасил полковник. — Я лишь, с вашего позволения, перефразирую его: «Направо — ничто, налево — ничто, сзади — ничто, но впереди — Германия!»
Они чокнулись так неистово и азартно, что, казалось, хрустальные бокалы разлетятся вдребезги.
«Везет тебе, — мысленно усмехнулась Ярослава. — Прослушала полную характеристику чуть ли не всего генералитета. Однако весьма одностороннюю: сплошные дифирамбы и безудержное хвастовство».
— А мой кумир — Гудериан… — снова начал было танкист.
— Поверьте, значительная доля славы большинства знаменитых людей объясняется близорукостью их поклонников, — мечтательно пожевал губами меланхолик.
— Однако… — пытался было с запальчивостью возразить танкист, но его перебил сутулый полковник.
— Рано или поздно русские нападут на нас, — важно изрек он. — И потому нам необходимо их опередить. Не случайно я приказал в своем полку изготовить необходимое количество дорожных указателей с надписью «На Москву». Какова предусмотрительность, господа? — Он гордо вскинул породистую голову на короткой, но подвижной шее.
— А что это мы все о войне да о войне? — Мечтательные глаза меланхолика вдруг ожили: он заприметил Ярославу. — Господа, мы совсем забыли о женщинах!
«Недоставало, чтобы они принялись приставать ко мне», — испуганно подумала Ярослава, мельком взглянув на часы. Стрелки их уже приближались к цифре восемь, а Курт все еще не появлялся. Ее одинокое положение за столиком становилось опасным.
«Придется заказать хотя бы легкий ужин», — решила Ярослава и принялась рассматривать меню.
— Добрый вечер, — раздался за ее спиной удивительно знакомый голос, но она сразу поняла, что это не Курт.
Ярослава обернулась и обмерла: перед ней стоял в новенькой, идеально пригнанной по фигуре, щеголеватой и мрачной форме офицера СС тот самый немец, с которым она случайно встретилась в доме- музее Поленова два года назад. Да, именно он, у Ярославы была прекрасная зрительная память. Вот только имя его она, как ни старалась сейчас, не могла вспомнить.
«Вот и все, — с каким-то самой ей непонятным спокойствием подумала она. — Вот и все».
— Смею напомнить: меня зовут Густав Штудниц, — раскланялся он, открыто радуясь встрече. — Я никогда не забывал вас, честное слово.
— Вы, вероятно, ошиблись. Я вижу вас впервые, — без раздражения, стараясь, чтобы слова ее прозвучали как можно искреннее, сказала Ярослава, не отводя глаз от его сияющего лица.
— Увы, женщины всегда отличались забывчивостью, хотя мы и стараемся прощать им эту невинную слабость, — понимающе произнес он. — Разрешите присесть?
Ярослава пожала плечами, как хозяйка, не ожидавшая внезапного прихода незнакомых ей людей. Она проклинала себя за то, что не ушла отсюда хотя бы несколькими минутами раньше.
Штудниц, грациозно отодвинув стул, сел, с трудом устроив под столиком свои длинные ноги.
«Эти ноги словно предназначены для другого человека, — вспомнила Ярослава свое первое впечатление о Штуднице. — Но тогда он был в штатском, спортивного покроя костюме».
Усаживаясь, Штудниц успел прикоснуться холодными губами к ее руке, и она подумала, что вновь повторяется все то, что было тогда, в Поленове.
— Я тоже страдаю от одиночества. — Штудниц заговорил с ней так, как будто они расстались только вчера. — И уже решил, что легче вырваться из лап дьявола, чем от своей тоски. И вдруг увидел вас. И все преобразилось в один миг!
Ярославе казалось, что его веселые, полные бодрости и радости слова звучат сейчас откуда-то издалека. Она вся была поглощена тем, как предугадать его возможные вопросы и как наиболее правдоподобно ответить на них.
— Вы все же остаетесь в плену своей фантазии, — заставила себя улыбнуться Ярослава.
— Пусть будет так, — миролюбиво согласился он. — Не все ли равно? У меня такое чувство, будто мы с вами и не расставались.
И, стремясь погасить негодование, отразившееся на ее лице, Штудниц заговорил о другом:
— Никогда не думал, что помпезность этого ресторана в вашем вкусе. Я забрел сюда совершенно случайно. Хотите, мы сядем сейчас в мой «мерседес», и я примчу вас в такое местечко — вовек не забудете?
«Еще бы, — горько усмехнулась про себя Ярослава. — Наверное, еще никому не удавалось забыть гестапо».
Хотя предложение Штудница не сулило ничего хорошего, Ярослава обрадовалась ему. Недоставало еще, чтобы и Курт из-за нее попал в западню. Будет самым благоразумным поскорее покинуть этот проклятый «Фатерланд».
— Я тоже здесь совершенно случайно, — сказала Ярослава. — Договорились с подругой поужинать вместе, а она не пришла. Наверное, приехал жених.
— К тому же какое удовольствие сидеть здесь под тупыми взглядами этих изрядно подвыпивших вояк? — кивнул он в сторону офицеров, которые, судя по всему, продолжали воспевать своих полководцев. — Вы обратили внимание? На их физиономиях — ни проблеска мысли!
— Я не привыкла так плохо думать о доблестных офицерах вермахта, — уклончиво ответила Ярослава.
Они вышли на улицу. Еще не стемнело, и Ярослава, идя рядом со Штудницем, галантно поддерживающим ее под локоть, всматривалась в прохожих, надеясь увидеть Курта. Но его не было.
В Берлине цвели липы, пахло свежим медом. Лишь усиленно газовавшие автомашины, проносившиеся по площади, перебивали этот запах, вызывавший в памяти солнечные лесные поляны, пение птиц, яркую синеву предрассветного неба. В автомобильном потоке преобладали машины военных марок.
Штудниц заботливо усадил Ярославу на переднее сиденье черного «мерседеса» и включил зажигание, Машина понеслась по улице.
«Надо же так глупо попасться, — ругала себя Ярослава. — Неужели кто-то сработал за Курта, и книга Двингера сыграла роль приманки?»
— Жаль, что мы не в Мюнхене, — ловко маневрируя в потоке машин, безмятежно говорил Штудниц. — Там есть чудесный ресторанчик с оригинальнейшим названием «Колокольчик жареной колбаски». Там подают знаменитые баварские сосиски. Какая это прелесть!
— Надеюсь, вы везете меня не в Мюнхен? — холодно осведомилась Ярослава.
— Я везу вас к себе домой, — как о чем-то самом обычном сказал Штудниц.
Ярослава нахмурилась, всем своим видом протестуя против такого своеволия.
— Не сердитесь, — поспешил успокоить ее Штудниц. — Нам нужно поговорить об очень серьезных вещах, и притом наедине. Разве это возможно в «Фатерланде»?
— Домой — ни в коем случае, — воспротивилась Ярослава. — Остановите машину.
— Но этот разговор нужен не столько мне, сколько вам, — попытался убедить ее Штудниц. — Клянусь вам.
— Домой — ни в коем случае, — упрямо повторила Ярослава.
— Хорошо, — терпеливо и доброжелательно сказал он. — Тогда в загородный ресторанчик. Один из моих любимых. Нечто вроде охотничьей таверны. Не возражаете?
— Вы так настойчивы…
Смеркалось, когда они въехали в сосновый бор. Последние лучи солнца прощально трепетали на бронзовых бугристых стволах, устремленных в поднебесье сосен. Чем-то царственно величественным веяло от них.
В «Охотничьей хижине» было немноголюдно. Расторопный хозяин — прихрамывающий, будто его то и дело дергали за ниточку, пожилой немец в костюме егеря услужливо и сноровисто провел их в отдельную комнату, стены которой были сплошь увешаны чучелами птиц. Над столиком, сколоченным из грубых досок,
