— Неужели? — восхитилась она, всплеснув белыми полными руками. Нельзя было не удивиться, как это она сумела уберечь их от загара в погожие солнечные дни. — Так вы поднажмите на нашего Василия Емельяновича.
Я хотел сказать, что вряд ли смогу ей помочь, но она уже торопливо и беззлобно рассказывала:
— На клуб у председателя всегда то лесу, то гвоздей, то рабочей силы не хватает. Пока в поселке кино снимали, он артистов заверял, что все сделает. Я, говорит, достигну соответствующей высоты и по культурным показателям. Да все это одни обещания. Сейчас у него разговор другой. На заставу, говорит, можно кино ходить смотреть. Но я своего все равно добьюсь.
— А кому это вы по телефону грозились?
— Да это так… — почему-то смутилась девушка. — Деятелю одному. У него сейчас разве лес в голове или ремонт?
— Кто же это? Секрет?
— Какой там секрет! Павел, тракторист из леспромхоза.
— А что же у него в голове?
— Известно что, — сердито фыркнула девушка. — Любовь!
— Понимаю… А ферму, значит, обеспечил лесом?
— Еще бы! Для зазнобы разве жалко?
— Знаю ее, — сказал я. — Хорошая дивчина.
— Вы что же, давно сюда приехали? — насторожилась она.
— Порядком.
— А насчет Москвы вы меня на пушку хотели взять?
— Нет, правда.
— А что Валентина хорошая, это вы зря, хоть вы и из Москвы. Была бы она хорошая, не стала бы парня изводить и в женатиков влюбляться.
Не знаю, что она собиралась мне еще рассказать. Дверь стремительно распахнулась, и в комнату вошел Павел. Вид у него был злой, волосы на непокрытой голове взлохмачены. Не заметив меня, он тяжело опустился на подоконник.
— Вот что, Лариса, — глухо, но решительно сказал он приказным тоном. — В кино иду только с тобой. Поняла?
— А Валя-Валентина? — не то радостно, не то испуганно спросила Лариса.
— Точка, — резко произнес Павел. — Понимаешь, точка. Отныне и вовеки. Ясно?
— Ясно, Павлуша, — просияла Лариса.
— Вот так, — как бы ставя точку, тихо сказал Павел.
Он повернул голову в мою сторону и только теперь увидел меня.
— А, это вы… «Нарушитель», — смущенно сказал он. — Все еще с заставой расстаться не можете?
— Как видишь.
— Ну что же… Нравится?
— Нравится.
— Дело хозяйское. У каждого свои глаза. Небось о Нагорном писать будете?
— Есть такая мысль.
— И про то, как он свою жену удержать не смог, а на чужих невест поглядывает?
Я понял, о чем Павел ведет речь, но как можно убедительнее постарался растолковать ему, что он глубоко заблуждается, думая о Нагорном так плохо.
— Заблуждаюсь? — с укоризной переспросил Павел. — Уж мне виднее, товарищ Климов. Да взять хотя бы последний факт. Неизвестные появились в поселке, так Валентина скорей ко мне. Собирай, говорит, дружину по тревоге, Василия Емельяновича не могу найти. Ну, я секунду какую помешкал, так она меня чуть не избила, с кулаками набросилась.
— Ее чувства понятны, — возразил я. — Да и тебе ли объяснять, что не лично Нагорному дружина помогает.
— Это ясно. Как дважды два. Я сам, если бы с Нагорным даже на ножах был, и то в любую секунду пришел бы заставе на помощь. А только она до этого случая небось ко мне ни разу не прибежала.
— Прибежит, жди, — поспешно вставила Лариса. — Подружка до плохой погоды.
Павел метнул на нее сердитый взгляд, она тут же умолкла и, поколебавшись, вышла из комнаты.
— А в лесу, когда стрельба открылась, посмотрели бы вы на нее, — продолжал он. — Побледнела, всем телом задрожала. «Павлуша, говорит, убьют его, убьют». Кого, спрашиваю. Знаю, о ком она печется, а все-таки спрашиваю. «Аркадия Сергеевича», — отвечает. Вот оно как, товарищ Климов. Расхвастался я тогда, помните, когда на заставу вас подвозил. Правду люди говорят: «Не хвастай, когда в поле, а хвастай, когда с поля». Так мне и надо.
Мы помолчали.
— Вы вот статьи пишете, рассказы всякие, — повернулся ко мне Павел. — Скажите, как жить в данной ситуации?
Я задумался. Вопрос был не из легких. Утешать — все равно, что отделаться от человека, не сказать ничего.
— На твоем месте я бы боролся за свою любовь. Согласен?
Павел отозвался не сразу. Он сидел потупив голову и время от времени поднимал ее, всматриваясь в меня таким взглядом, будто не понимал, кто сидит перед ним.
— Бороться… — наконец выговорил он, и я по голосу почувствовал, что горло его перехватывают сухие горькие спазмы. — Любовь — это не война. Тут не требуются победители и побежденные. Каждый идет навстречу друг другу. Да что там — идет! Бежит, летит, если любит. При чем тут борьба!
И я мысленно согласился с его справедливыми словами.
— А, ладно… Вы что думаете, я горьким пьяницей стану? Или пойду и лягу под паровоз? Нет, товарищ Климов! Не дождется она этого… Уеду я отсюда… Уеду. Не верите? Уже и маршрут наметил. С геологами, в тайгу. Жизнь хочу своими руками пощупать.
Меня не удивили его слова. Я понимал, что та обстановка, в какую попал этот простой, скромный парень, потребует от него поисков нового трудного счастья.
— А о Нагорном я просто так, — смущенно закончил Павел. — Это — человек. И он ни при чем. Валюху жалко — не смотрит он на нее. Нонну дождется. Вот увидите, дождется. Сама прибежит.
— В кино пора. Опаздываем! — донесся с улицы нетерпеливый голос Ларисы.
— Пойдемте с нами! — горячо предложил Павел. — Пойдемте? В последний раз хочу на нее поглядеть.
Я понял, что он говорит о Вале.
— Эх, товарищ Климов… А у вас счастливая любовь была?
Я вспомнил Женю, худенькую девушку с бархатными глазами, стремительную как ветер, свою первую любовь. Вспомнил, как случайно разошлись наши пути, и жизнь моя сложилась совсем по-иному. Что я мог ответить на его вопрос? Единственное, что нет на свете любви беззаботной и безмятежной, что истинная любовь — это и яркое, как пламя, счастье, и неутихающее волнение, и захватывающая всю душу грусть, и безмерная радость, и светлая мечта о будущем.
Мы вышли на крыльцо.
Вечерело. Стадо коров с возбужденным мычанием торопливо втягивалось в улицу поселка. Где-то в стороне, кажется у клуба, тарахтел движок. Из открытого окошка соседнего дома доносились звуки радиолы. Грустный девичий голос пел:
— Эх, — с досадой махнул рукой Павел. — Два берега! Придумают тоже…
