Возможно в форме. Только эмблемы на погонах иные. И цвет соответственно другой.
— Вы ко мне? — спросил капитан обрадовано. — Жду два месяца. Телеграмму отбивал. Жаль, что не получили. Пойдемте, отчитаюсь. У меня всё запротоколировано. Все накладные и расходные документы в этой папке. Только давайте выйдем. Неудобно при гражданских товарищах наши военные проблемы решать.
Как только вышли в коридор, капитан попросил, чтобы наручники надели в машине. Дал честное офицерское слово, что не убежит. Не убежал.
Не ценят у нас деловых людей. Капитану бы вручили захудалый колхозик, чтобы показал себя, чтобы вину загладил, чтобы поднял из отсталых коллектив селян. Не дали. Он вон, какую деятельность развил на ровном месте. На пустом. Поговаривают, что Калугин внук самого Остапа Бендера. Я сомневаюсь. Но есть люди у нас в райцентре, которые о капитане приятной наружности и слышать не хотят. Поучиться у него надо обхождения с гражданами и начальствующими руководителями, как нужно добывать стройматериалы для возведения крытых токов и коровьих ферм. А то ведь бывает, приедет товарищ из колхоза, станет запасные части к комбайну спрашивать, а ему скажут, что нетути, дорогой. Он и пошёл себе во все лопатки домой. В колхозе посевная или уборочная, сроки и планы срываются напрочь, как сосульки из под крыш. … Напрасно деловым гражданам не доверяют. Напрасно. Антон Семёнович воспитывал хлопцев-оторвижников доверием. Доверит, а сам проверяет. Он понимал толк в доверии, понимал толк в инициативных парнях. А кто не слушался, брал кочергу и воспитывал, так сказать, прививал вкус к доверию.
Окрыление
Пётр Баранов любил смотреть телепрограмму «Это вы можете». Когда показывают самодельные технические средства, когда выступают талантливые рукодельцы, просто теряет собственный облик, задыхается от нестерпимой радости и гордости за них и ничего, кроме телека, не видит в такие минуты. В это время его можно спокойно раздеть и даже разуть — не почувствует. Такой увлечённый. Надо честно сказать, что Пётр и сам может не хуже этих из телевизора. Нормально соображает в радиотехнике, разбирается в двигателях, даже в стиральных машинах, хотя на вид и не подумать. Обыкновенный паренёк, в меру лицо конопушками осыпано, носишко такой не презентабельный, ну, не греческий носик, что сказать. Голова у него огурцеобразная, не похожа на сократовскую. И лысины, что признак глубокого интеллекта и ума, не увидеть. Плечи не богатырские, не как у Геракла или борца, как его, поняли, о ком я думаю. Если внимательно посмотреть на его руки, то можно увидеть следы от паяльника, от кислоты и щёлочи, белые полосы и полоски от не осторожной работы с острыми инструментами. На ветхих брючишках и куртейке в некоторых местах дырочки прожжённые есть, но не от сигарет, не от сидения у костра, а от сварки.
Втемяшилось Баранову однажды желание, от которого нормально жить не мог. Жил, но никуда не ходил с товарищами, не говорил с ними о погоде и событиях в отдельных странах, а только думал и думал своей огурцеобразной головёнкой. А потом стал рисовать. Найдёт кусок бумаги и рисует. У дочки тетрадку старую недописанную возьмёт и опять рисует. Жена махнула на него всеми руками, а Ниночка вокруг папы вьётся и картинки рассматривает любопытными серыми глазками. Девочка радуется, видя, как папа чудесно рисует самолётик, даже карандаши ему принесла свои, краски разноцветного содержания. Разговаривают, беседуют каждый день. Рассказывает Баранов дочке, как полетит его самолёт над лугом, над деревней Нижние Титки. Ниночка спрашивает, зачем этот самолётик станет летать. Папа отвечает, что самолётик называется по-научному дельтапланом, а ещё правильней сказать — мотодельталётом. Он покатает девочку над лесом, над полем, где ромашки цветут, и стрекозы от восторга мечутся.
— Я тебе покатаю! — кричит Аделаида Трифоновна из летней кухни, где наметила поджарить яишню с гренками. — Ты у меня накатаешься. Где получка, где отпускные?
Молчит Петя, говорить нечего, а что тут скажешь, что нет у него даже завалящего полтинника на леденец дочке. А сам мечтает, как полетит в дальнюю бригаду, повезёт подшипник для сеялки. Просто в соседнее село слетает за сахаром, так как у них кончился ещё весной. Автобус ждать не стоит, и прыгать на ухабах не придётся. Завёл движок от мотопомпы и — в небо — скок. Крылья — это да! Без крыльев ты и не человек вовсе, а простое землетопчущее, млекопитающееся. А с крыльями — ты, как птица, как Икар, как… самый счастливый человек в мире.
Я вас не агитирую. Мне самому нравится этот вид летания. Для автомашины нет дороги, а ты летишь. Трактор увяз, а ты взмыл соколом и уже у тёщи во дворе запах блинов голодным носом ловишь.
Не каждому охота в небе болтаться. Один высоты панически с колыбели боится, потому что от энергичности в теле вываливался из зыбки без надёжного парашюта, а пелёнку можно назвать средством спасения, но с большой натяжкой. Другого человека в небо никакими калачами не заманить. Неважно на высоте себя чувствует по причине качки, а когда болтанка, тогда внутри начинается путч, а точно, если сказать, что мутит человека со всеми вытекающими из этого последствиями. А есть и такие землетопчущие, что ничего не боятся. Пусть к горлу подкатывает тошнота, пусть на лбу холодный пот стекает ручьём по вискам. Летят. И птицы им братья.
Пусть хоть сто раз говорят, что рождённый поползать, летать не станет, пусть думают, что в деревне живут маленькие ограниченные товарищи, которых с некоторых пор обзываю обидно и пренебрежительно — чудиками, но они ошибаются. Наш Пётр Баранов своё дело знает. Если чего захотел, то извините, подвиньтесь, добьётся положительного решения. Он даже книгу прочитал «Тень стрекозы» и восхитился героем повести Евгения Геннадьевича Гущина. Он давно переписывается с теми, кто давно окрылатился, встал на крыло. Ночами не спит в летней кухне. Сшивает ткань, добытую с большими усилиями в таком месте, что и рассказывать неудобно.
Полетел и наш Баранов. Не сразу, но полетел. Сначала очень низко. Потом повыше взлетел. Освоился с управлением. Над нашей деревней кружок сделал, помахал дочке Ниночке и всем нам. Так стало радостно за земляка, такая гордость раздула наши груди. Свой парень по небу шастает. Может, через год в космос чесанёт, если захочет почему-то. Вот он, каков Пётр Баранов. Добился своего. Хотя от жены было увечье. Она его за деньги, потраченные на строительство летающего аппарата, отдубасила мокрыми штанами по самому центру лица.
Чтобы никому не мешать, Пётр взлетает с беговой дорожки, что на стадионе асфальтировали пять лет назад. Это чтобы рёвом моторчика не пугать коров, что в стадо собирают селяне для культурного отдыха животных. Такой санаторий у них. Ночуют дома, а травку едят за деревней у пруда. Трёх соседских пацанов Баранов покатал на самолётике. А из желающих большая очередь выстроилась.
Однажды случилось вот что. Собрался Пётр с дочкой фотокарточки напечатать. Занавесили окошко в бане, развели, что нужно развести, чтобы карточки выделывать в растворах. Нечаянно сронили бутылку с проявителем с полка и вздохнули горько. Без проявителя, сами знаете, ничего не проявится на фотобумаге. Закрепляться будет, но чтобы проявится, не проявится. Не в чём проявлять. Понятно, что и закреплять нечего, коли, ещё не проявилось. Огорчились Барановы фотолюбители, но не очень. Оптимисты они высшей пробы. Надежда была, что у Михалыча, колхозного художника должен быть сухой проявитель. Оказалось, что ни сухого, ни мокрого нет химиката, так как он всё истратил накануне, когда оформлял Доску почёта сельских граждан и гражданок. Помчался Баранов в школу, в кружок фотоискусства, но потому как в школе работали только группы продлённого дня, а кружки по причине каникул бездействовали, то и проявитель где-то лежал под замком, и добыть его не представлялось возможности. У других бывших и действующих фотолюбителей был самогон, брага, минеральная вода, квас и компот, а вот чего другого нужного проявляющего не находилось. Так и говорили, что есть всякий проявитель, кроме фотографического.
Решил Баранов слетать в райцентр к пареньку, что в газете фотки делает, он должен дать стакан проявителя или химикатов навесить на поллитровку. Пётр вытащил из курятника мотодельтаплан, очистил некоторые куриные излишества с крыла, налил свежего бензина и прямо с дороги, от ворот и воткнулся в небо. Принялся его рвать на куски, лопастями и головой в лыжной шапке бодать.
Ждут его дети на пороге бани. Выключили увеличитель, фонарь красный убрали с полка, чтобы не расколоть стекло дефицитное. Отца нет. Час прошёл. Дети устали на жаре томиться, пошли в летнюю кухню чего-нибудь похлебать ложками и потыкать вилками. Что мама сготовила им для еды, то они и начали кушать. А сами прислушивались — не гудит ли папа с неба мотором.
