Фотокарточки
Максимка Апушкин фотографом работает. Много лет работает. Ему скоро пятьдесят стукнет, а его Максимкой зовут. Не высок и не статен, на подростка походит издали, если смотреть. Снимает на карточки честные лица ударников сельского труда, счастливые до глупости физиономии молодожёнов. И многих других товарищей снимает, которым вдруг захотелось увидеть свой облик на портрете, а потом его подарить, как сувенир на вечную и добрую память. Фотал Максим Сергеевич и на документы, кому какие требуются. Постоянно для водителей старался и депутатов, которых выбирали сами себе жители села Приморского. Конечно, моря у нас не было, и даже на самом дальнем горизонте нельзя его рассмотреть. Это ирония такая. Моряки были в деревне. Возвращались после морской службы в тельниках и в чёрных бушлатах.
Весной Апушкин молодёжь фотографировал, так как она ехала в города и пыталась поступать в учебные заведения. Надо сказать, что снимал он неплохо, а порой даже отлично получалось, да так хорошо, что сельчане себя сразу узнавали и, конечно, радовались удаче. Ликовал и Максимка, а ликуя, подсигивал вверх, несмотря на преклонный возраст и, отравленный химикатами, организм. Думаю, что по этой причине не вырос, так как с первого класса научился на самодельный весах метол и гидрохинон развешивать. Дышал этой химией, когда над корытцами склонялся, рассматривая знакомые лица на клочках фотобумаги. Это же не Шанель номер пять и даже не Красная Москва; такая неприятная эта фотографическая гадость у него в бутылках растворялась, что от неё вонь, честно сказать, исходила. …Попрыгивая, мастер вскрикивал пронзительно и восторженно: «Ах, Апушкин, ах, сукин сын!»
Это грубо, сами понимаете, некрасиво так называть свою матушку, работавшую всю жизнь дояркой и не снимавшей резиновых сапог, как зимой, так и летом, отчего у неё ревматизм и другие животноводческие болячки возникли. Папаша — пахал и сеял. Радовался за сына, что не трясётся с утра до звёзд в кабине трактора, что не получит ни хандроза, ни простатита на старость лет. Чего с него возьмёшь — служитель искусству. Не знали? Совсем недавно фотография признана не ремеслом, как столярно-плотницкие работы или там сапожно-кулинарное производство, а самым настоящим видом искусства. И муза у них, у фотографов похожая на другую покровительницу, но тоже с весами и с повязкой на глазах, оттого, что не видят, что проявляется в бачках, а вместо меча муза держит в руке не то штатив, не то ещё какой стимул для фотографии.
Наш служитель музы любит детей «щёлкать». Своих мальчиков с пелёнок стал к вспышкам приучать. Хлебом не корми Максимку, а дай ему ребёнка, чтобы он с него портрет сделал — запечатлел мгновение вырастания детского организма. Много мальчишек и девчонок прошли через его объективы. Теперь, когда они успели так вырасти, что и не узнавали фотомастера, но, перебирая в альбомах карточки, рассматривали себя и вспоминали, то далёкое и малозубое время, которое многие хотели бы вернуть, но пока не всем удалось.
В детсадах, в школах и на улицах ставил детей на фоне сельской архитектуры, скажем, у ворот или под цветущей черёмухой. Щёлкал затвор состарившегося ФЭДа направо и налево. В музее много его фотоснимков хранится. Можно теперь увидеть ручные молотилки, соломенные крыши хат, тракторы НАТИ и комбайны прицепные «Сталинец». А сколько разных митингов и собраний наснимал, что вам покажется, будто в селе только и занимались, что стояли у президиумов, ходили нестройными колоннами и голосовали двумя руками за мир во всём земном мире.
Характер Апушкина, говорили, подвижнический. Незнаю, как это понимается, но любил и любит своё тёмное и мокрое дело на всю диафрагму. Это в объективах такое устройство случается бывает, чтобы негатив получался очень резким и глубина резкости возникала на большом расстоянии. До самозабвения увлекается своей работой, то есть себя забывает ощущать. Засядет в тёмную конурку, где и дышать нечем, словно в отсеке подводной лодки, так и сидит, незная, что на улице утро, а не ночь. Потом выберется на солнечный свет и начнёт сортировать отпечатки. Половину повыкидывает. Одни не закрепились, так как много было отпечатков, а раствор, фиксирующий изображения, так истощился, что не успевал выполнить свои прямые обязанности. Случались фотки малорезкими отчего-то, хотя и наводил резкость, хотя и не шевелил увеличитель и даже во время экспонирования не дышал. Совсем не дышал. Забывал, по правде сказать.
Часто Максимка в пионерские лагеря наведывался. Не зимой. Летом. Там детей уйма бывает. Как пчёл в хорошем улье. Дети по бору косяками бродят. Наснимает фотограф прорву плёнок, наделает карточек. Подретуширует, убрав бородавки и шрамы, подскоблит, чтобы глаза были пошире, подрисует черной анилиновой краской брови, подкрасит губы и галстуки, а потом идёт в лагерь. Он у нас на берегу озера в сосновом бору. Озеро — не море, но рыба водится. Бегает по отрядам и домикам, чтобы отдать плоды своего труда или произведения искусства, если хотите.
Кто из родителей рублишко сунет, не рассмотрев квитанции, что написано чуть больше, кто мятую и влажную трёшку пиханёт в карман, полагая, рассчитался за весь отряд. Не обижался Максимка на подобный расчёт. Если из-за каждого полтинника нервы рвать, себе дороже получается. Нервы, как и сгущённое молоко не восстанавливаются под прилавками. Хотя кто-то видит, а у других зрение слабое. Не могут и наклейки углядеть. Загадочные явления, как НЛО.
Вчера Апушкин пришёл в творческую мастерскую весь в грусти и задумчивый, как Роденовский мыслитель. Но тот голый, а Максимка в рубашке и на босу ногу в галошиках. В них по бору удобно ходить, отыскивая должников.
План Максимка выполнял. Начальница КБО на него редко катила бочку с проявителем. Накануне фотомастер посетил пионерский лагерь «В добрый путь», присутствовал на закрытии смены. Нащёлкал там мордашки пионерчиков, отдохнувших, как по плану записано, набравшихся сил перед школьными сидениями на уроках, а пока ещё каникулы дети и дома отдыхают — кто по грибы, кто корову пасти, кто за гусями ухаживать, кто огурцы собирать у селян корейской национальности. Говорит мне Апушкин. Я — сторожу лодки и ограду. Взяли меня не сразу, сказали, что образование должно быть педогогическим, а не агрономным. В остальное время я караулю здание комбината бытового обслуживания. Да, кто полезет за негативами или за бигудями. Софии Лорен у Максимки не снималась. Надо сказать, что в прошлом году у нас в клубе пела Мария Пахоменко. Апушкин ей фото послал, когда она с начальством гуляла в музее, цветы возлагала не мемориале славы. Пообещал в впопыхах, объятый обаянием певицы. А если Максимка пообещает, то к Даггеру не ходи. Сделает.
Тихо мне говорит Апушкин, чтоб никто посторонний не услышал, хотя из чужих — портрет героини соцтруда висел на шнурке и сох.
— Демократия народ испортила вконец. В больших дозах нельзя её принимать. Передержка получается.
— В чём дело? — спрашиваю. — Чего так смухортился, голубок унибромный.
— Ты вот сидишь, а жизнь катит мимо. А я везде бываю. Моим объективам не нужны свидетели. Что- то у нас не так. — Подаёт две фотографии — Это я снял три года назад, а эта — вчерашняя. Смотри.
Смотрю. Ничего не понимаю. Очки на мне. Фотку верчу, перевернул, но ничего не могу высмотреть. Хотел зубом куснуть, но пожалел меня фотомастер.
— Видишь, — говорит, — сколько народу на этой фотке? На трибуне места не хватило приглашённым. Стоят с боков и справа и слева. Кто стоит? Узнал? Пионеров было на линейке меньше, чем гостей. Все говорили красивые речи, поздравляли детей с открытием или с закрытием смены. А нынче? К детям отношение плёвое. На вчерашнем мероприятии трибуна пуста. Её заняли барабанщики и горнисты. Директор лагеря и три тёти в белом — вот и все гости. Директору полагается смену открывать. Повара будут празднично кормить своими изделиями и им край взглянуть на дело своих рук. Они обязались выдать тонну привеса. Не добрали килограмм. Пацан был один — по спортплощадке, как наскипидаренный летал. Всю смену проносился. Вот и сорвал поварам выполнение плана, а значит, поварих премиальных лишил.
— Да, — пролепетал я. — Наглядно вижу, как грустно детям без речей секретарей комсомольских и райкомовских. Раньше от каждой организации были представители представлены. Забота была. О детях думали. Каждый колхоз свои домики красил, мебель покупал и простынки. А демократия при чём тут?
— В нашем лагере, что происходит? То-то. Демократия.