Спорить было унизительно, и Алик ушел с грязной рванью, которую не только постеснялся, но попросту побрезговал надеть на себя.
Второй раз он решил быть умнее и толкался у гостиницы, на ломаном русском языке предлагая иностранцам икону, имеющую большую художественную ценность. Очевидно, он был слишком активен — не было практики. Иностранцы поспешно отказывались.
В конце вечера покупатели сами подошли к нему — это были двое прекрасно одетых молодых мужчин в замшевых коричневых куртках. Они обратились к нему по-английски, потом по-немецки и страшно обрадовались, узнав, что у него есть старинная икона.
— О! Это очень замечательно! — говорили они. — Это есть то, что надо. О'кей! Чем хочешь платить — фунтами или долларами? — Они показали пачку инвалюты. У Алика аж дух захватило.
Сначала они свернули в переулок, а потом зашли через темную подворотню в какой-то плохо освещенный подъезд.
Алик дрожащими руками достал из портфеля семейную реликвию — дедушкину икону. Настоящую старую вещь.
Иностранцы впились в нее глазами, буквально выхватили из его рук, быстро спрятали. И вдруг — о боже! — стали на чем свет стоит материть его и бить кулаками в кожаных перчатках. Алик обмер и с перепугу не мог даже защищаться. Они сбили его с ног и некоторое время остервенело пинали ногами, угрожая убить, если он еще раз сунется сюда.
На прощание они прихватили его ондатровую шапку. Незнакомцы оказались матерыми фарцовщиками. Как он был наивен! Грустно вспомнить!..
Христарадис Володя оказался занятнейшим типом. В нем бурлила жажда наслаждений, бил через край напор жизненных сил.
«Какой человек! Настоящий джентльмен. Отлично одевается, красиво живет! — восхищался Алик. — Конечно, немножко заливает. Зато и треп у него — заслушаешься…»
Они стали встречаться — вместе обедать и ужинать. Разумеется, приглашал обычно Алик.
Однажды Алик наивно поинтересовался, по каким сценариям Володи сняты фильмы. Тот обиженно покачал своей аккуратной головкой:
— О! — Это «о» он произнес с трагическим придыханием. — Я не ждал, мой друг, что ты задашь этот вопрос. Или ты не знаешь, что лучшие пьесы те, что еще не поставлены?
Алик устыдился и больше не касался щекотливой темы. Но Володя сам поведал, как в одной киностудии был принят его сценарий, а затем куда-то исчез. На студии утверждали, будто он пропал, но сам-то Вавуля сразу догадался, что сценарий похищен.
— Надо было дать второй экземпляр, — посоветовал Алик. — Ведь у тебя должен был остаться второй экземпляр. Не такой ты, Володя, простак, я тебя знаю. — Алик с понимающей хитрецой погрозил Вавуле пальцем.
Христарадис многозначительно посмотрел на него:
— В том-то и дело, что не простак. Я доказал, что у меня был всего лишь один экземпляр, и потребовал уплатить за утерю сполна. Надо уметь пользоваться случаем, мой мальчик.
Они часами разговаривали, и Алик прямо-таки впитывал, как песок воду, откровения своего новоявленного друга. Он преданно смотрел ему в глаза и восхищался любым Володиным словом и его отличными манерами.
Особенно привлекательна была его философия, основанная на всепоглощающей любви к жизни. Правда, на практике выходило, что это не столько любовь к жизни, сколько любовь к удовольствиям. Ну да не все ли равно.
— Если хочешь быть счастливым, лови текущее мгновение — неверен завтрашний день… Да, прав был старик Гораций. — Володя откинулся на спинку стула, победоносно выпятил грудь и гордо поджал губы, словно старик Гораций и впрямь был его близким приятелем и в минуту откровения лично ему выдал чрезвычайно важную мысль. — Сколько я упустил прекрасных возможностей! Но ты, я верю, возьмешь от жизни все. Выпьешь до дна уготованную судьбой прекрасную чашу, — с надменным пафосом продолжал он. — К ней будут тянуться грязными руками другие, чтобы отнять у тебя. А ты будь жесток и непреклонен. Я верю, ты победишь всех своих врагов, мой мальчик, и одержишь блистательную победу. За тебя!
Володя запрокинул назад голову и единым глотком осушил рюмку коньяку. Потом выпрямился и сидел, твердо сжавши рот, — строгий и неподкупный, как настоящий учитель.
На височке его маленькой аккуратной головки тикала синенькая жилка. А вообще он больше был похож сейчас на нахохлившегося лесного воробушка. Алик подавил улыбку:
— Спасибо, Вавуля! Очень хорошо ты говоришь…
Вавуля, не сгибая спины, доверительно наклонился к нему:
— Сорви маски с тех, кто окружает нас, — ты увидишь клыки хищников. Кажется, Фолкнер остроумно заметил: разденьте высокую худую женщину, и она окажется не столь уж худой. Так и люди. Присмотрись повнимательней к самому доброму человеку, и он окажется не таким уж добрым. Нет, недаром еще Ницше сравнивал людей с ядовитыми мухами.
— Да, ты совершенно прав! — охотно согласился Алик, вспомнив избивших его фарцовщиков.
Он был очарован своим новым знакомым. Было в нем что-то как магнит влекущее к себе.
От его циничных сентенций у Алика сладко кружилась голова, сильнее стучало сердце.
Володя был необычайно участлив и внимателен. Алик поделился, как ему трудно жить в семье, где все пронизано духом мещанской наживы и где совершенно не понимают его духовных запросов. Христарадис посочувствовал:
— Ты мне симпатичен. Погоди, вот устроюсь со своим новым сценарием и возьмусь за тебя. Введу в общество полезных людей и научу делать деньги. С твоими способностями ты быстро пробьешь себе дорогу.
Володя был отличный собеседник и мог поддерживать разговор на любую тему.
Рюмки давно уже стояли пустыми, и Алик поспешно потянулся к бутылке:
— Наливать?
Володя кивнул:
— Пить тоже нужно с умом. Один лектор приехал в колхоз прочитать лекцию о вреде алкоголя. Но прежде его угостили обедом. Да так, что он едва забрался на трибуну. Стоит, качается, не может вспомнить, зачем он здесь. Увидел пустой стакан, схватил его и протянул председателю: «Наливай!»
Алик хохотал. Вавуля кривил губы.
Алика занимало, как Вавуля относится к женщинам. Он давно приготовил свой вопрос, но все не мог решиться задать его. Наконец выбрал удачный момент. Вавуля тщательно вытер чистой салфеткой губы и пальцы, многозначительно помолчал, как он всегда делал в особо ответственных случаях, и наконец напыщенно заговорил:
— Покажи мне самую красивую девушку, и через час она будет моей! Деньги, мой мальчик, и красноречие решают все! Но я ценю, представь, не любовь женщин, а дружбу мужчин. Настоящий друг никогда не изменит. Он первый придет на помощь в трудную минуту. У французов есть великолепное выражение — «ами кошон». То есть буквально: «мой друг — свинья». Это о тех, кто ведет себя в дружбе, как свинья. Я поднимаю тост за то, чтобы мы с тобой имели только настоящих друзей.
— Кажется, ты играешь на рояле? — полузакрыв задумчивые глаза, однажды спросил он. — Окончил что-нибудь?
— Да, я немного учился, — нехотя признался Алик. — Но мне помешала кошка.
— Какая кошка? — крайне удивился Володя.
— Обыкновенная, — замешкался Алик, — серая. Понимаешь, как услышит звуки рояля, словно с ума сойдет — рвется в мою комнату. Сядет напротив и смотрит. Я не мог вынести ее дурацкого желтого взгляда.
— Понимаю, — улыбнулся Вавуля и шутливо подмигнул — Смотри, будь осторожен. Я схватываю всякий штрих для своего нового сценария.
— Надеюсь, хоть меня ты пощадишь? — польщенно спросил Алик. — Неужели ради искусства ты способен пожертвовать даже другом? Скажи, пожалуйста, а ты сам что любишь больше всего — музыку, театр или живопись?
