— Будьте настолько добры. Я вас очень прошу, — горячо заговорил он, трогая «уполномоченного» за рукав.
Тот вздрогнул, обернулся и дико сверкнул глазами:
— Что вам надо? В чем дело? Кто вы такой?
— Я вас очень прошу, — внушительно повторил Павлик и многозначительно подмигнул. — Это вам, — он протянул молодому человеку смятый в потной ладони рубль. Тот, недоумевая, принял его. И тогда Павлик быстро сунул ему в руку еще тридцать рублей. — Это дополнительно на десять билетов для меня, — искательно сказал Павлик. — Сердце его замирало. Он боялся, что представитель Госконцерта откажется принять деньги. Но тот — о счастье! — оглянулся по сторонам, кивнул головой, что-то стенографически черкнул у себя в папке. Поднял руку в приветственном жесте и удалился быстрой неспортивной походкой. А Павлик так и остался стоять с застывшей улыбкой на лице до тех пор, пока представитель не скрылся из виду.
…Ах, жаль, не дали ему развернуться в должности коменданта молодежного общежития! А то бы он показал всем этим божьим коровкам кузькину мать. А сейчас ему самому приходилось улыбаться всем, кто стоял хоть чуточку выше его по служебной лестнице. Если бы только им… Гнусная привычка прилипла крепче пластыря, и вот нате-ка: ну чего ради он стоял, как обалдуй, с заискивающей улыбкой провожая взглядом спину какого-то случайного кассира? Вот он, непостижимый фокус раздвоения личности.
Билеты на концерт Марселя Марсо пришлись как нельзя кстати. Весь остаток рабочего дня у Павлика было превосходное настроение. Он мурлыкал песенки, острил, приподнимался на носки — это означало признак благодушия высшей степени. Еще бы — он вложил часть своего наличного капитала в выгоднейшее с точки зрения престижа предприятие. И утер нос всем. Пусть теперь ухмыляются за его спиной сколько хотят.
Жена тоже была поражена. Она подступила вплотную к Павлику и спросила, сжимая кулаки:
— Ты что же? Тридцать рублей на билеты истратил, дубина стоеросовая? Зачем тебе столько билетов?
Павлик не стал ничего объяснять, оправдываться или возмущаться. Он вдруг поник, сжался, молча отошел к окошку. Черное подозрение пронзило его насквозь: от макушки до пяток. Он вспомнил, что молодой человек — представитель Госконцерта — черкнул что-то у себя в бумажке, даже не спросив у него фамилии. А сам он, возбужденный, взволнованный, не догадался назвать себя.
Павлик понял: его, как и других сослуживцев, бессовестно надули. Но что ему до сослуживцев! Никто из них слишком не пострадал. Но он? Ай-ай-ай! Какой легковерный болван! Выходит, этот усатый прохвост украл у него часть библиотеки. Круг замкнулся.
Вот ради кого он бегал с высунутым языком по книжным магазинам. Как жук навозный собирал ценные издания. Ай-ай-ай! Какой позор! Какой удар! Стать жертвой такого мелкого и пошлого обмана! Надо немедленно найти этого проходимца. Решение зажгло, пробудило все жизненные силы, воодушевило Павлика.
Прежде всего он набрал в библиотеке ворох справочной литературы, начиная от Уголовного и Процессуально-гражданского кодексов, юридических справочников и журналов, кончая несколькими сборниками детективов, и с неприступно-серьезным видом погрузился в изучение вопроса.
Когда дочь, ученица второго класса, вздумала побеспокоить его какой-то пустяковой просьбой, он сердито шикнул на нее. «Не видишь, я работаю? Не мешай!» Весь вечер семья ходила на цыпочках и разговаривала шепотом. Павлик настолько глубоко ушел в чтение, что даже, вопреки обыкновению, отказался от чая. Утром он сообщил жене:
— Жаль, комиссар Мегрэ служит в буржуазной полиции. Он мог бы стать моим кумиром. Весь вечер я оторваться не мог от описания его методов!
Утром на службе Павлик удобно устроился за рабочим столом, воткнул себе в зубы трубку, раскурил ее и погрузился в аналитико-синтетические индуктивно-дедуктивные раздумья. К обеду плод напряженного умственного труда созрел: надо сообщить в милицию.
Ни один из прохожих, идущих навстречу исполненному важности толстенькому мужчине с непроницаемым лицом и трубкой в зубах, не подозревал и не мог подозревать, куда и зачем идет этот человек. Впервые в жизни Павлик переступил с такой важной миссией порог отделения милиции и страшно волновался — у него обильно потело под мышками и почему-то нестерпимо зачесалась спина. Он подошел к первому попавшемуся косяку и потерся о него спиной. Потом вздохнул и успокоенный, как бы умиротворенный решил вначале зайти посоветоваться в жэк. Уж там-то сидят люди бывалые. Они подскажут, что делать.
В помещении жэка Павлик приосанился, повел себя увереннее.
Путь его лежал мимо паспортного стола. И тут Павлик, будто битюг-тяжеловоз, замер на полном скаку. Да, ошибки быть не могло: тот самый загоревший тип стоял и как ни в чем не бывало разговаривал с миловидной женщиной. Даже пошлые бесцветные усики, уныло висевшие три дня назад книзу, теперь, как у кота, топорщились вверх.
Павлик рванулся вперед животом, намереваясь тут же на месте сокрушить и растоптать этого выродка. Но, толкнувшись всем корпусом вперед, остановился. Закралось сомнение: а если этот пошлый усатик вовсе не жулик, а порядочный человек? А если он работник уголовного розыска, выполнявший спецзадание? Что тогда? Сомнения, раздвоенность всю жизнь подводили Павлика. Он заколебался, решил увериться окончательно, получить веские доказательства. Бочком, отворачивая лицо, приблизился к тупичку, вернее, к нише в стене, рядом с которой тот тип разговаривал с женщиной, прислушался, делая вид, что погрузился в изучение инструкции о прописке, наклеенной прямо на стену.
— Лично мне ничего… — доносился до него приглушенный, тусклый голос типа. — Начальник паспортного стола мечтает… Если уж вам так хочется… Дарите пятьсот рублей, а я попрошу помочь… Практически это бескорыстно… Вы мне просто очень нравитесь…
— Я и вам подарю пятьсот рублей, только пропишите, — воркующим голосом сказала женщина, открывая сумочку. Лицо усатика вытянулось, как у лисы возле курятника.
И тут Павлик, начисто забыв комиссара Мегрэ и его методы, с негодующим криком: «А где билеты на Марселя Марсо?» — ринулся в атаку. Однако мошенник оказался проворнее. Он бросился вперед головой и угодил ею прямо в толстый живот Павлика. С жалобным стоном Павлик сел на пол.
Мошенник переступил через него и уже почти улизнул, но Павлик, превозмогая боль, в решительном, отчаянном броске поймал ноги убегающего, и тот со всего маху шмякнулся на пол. Павлик стал взгромождаться на противника, но тот успел перевернуться и, когда Павлик все-таки взобрался на него, они оказались лицом к лицу и крепко обнялись, как друзья после долгой разлуки.
Миловидной женщины давно и след простыл. На шум и стук в коридор выходили жэковские работники. Они не спешили принимать действенные меры, поставленные в тупик столь редким и неожиданным в стенах их уважаемого учреждения происшествием.
Противники между тем пыхтели, скрежетали зубами.
Сотрудники жэка внимательно наблюдали за разыгравшейся на полу битвой, резонно полагая, что она должна когда-нибудь кончиться, что преступник, раз уж он здесь, никуда от них не уйдет и что рано или поздно добродетель восторжествует, а порок будет наказан.
— Получай, собака! — рычал Павлик, пытаясь короткими пальцами захватить губу противника. — Вот тебе дюжина билетов! Вот тебе Марсель Марсо! Вот тебе всемирно известный клоун!
— Сам такой! — взвизгивал усатик, намеренно попадая пальцами в широкие ноздри Павлика. Борьба продолжалась с переменным успехом.
Диалог был неясен для удивленных жэковцев, чем и объяснялось их вынужденное бездействие.
В критический момент битвы усатик изловчился и, взвившись пружиной, нанес противнику запрещенный удар коленом. Павлик дернулся в конвульсии и замер. Загоревший молодой человек поднялся на ноги. Он был весь в пыли.
— Держите его! — тяжело дыша, он указал на распластавшегося у его ног Павлика. — Это опасный государственный преступник. Видели? Я едва справился с ним! Еще немного — и убежал бы. Сейчас стряхну с себя пыль, — добавил он, направляясь к выходу. На его вспотевшем лице не хватало половины правого уса.
Когда он усаживался на мотоцикл, в дверях показался начальник жэка. Он удивленно крикнул:
