другую. Когда мне было двадцать два года, я, трезво глядя на вещи, выбрал себе эту профессию, но, думаю, полностью осознал все связанные с ней моральные и психологические трудности лишь пятнадцать лет спустя, когда в мою жизнь вошла любовь, когда я полюбил тебя всем сердцем.
– Я тоже заставила себя взглянуть правде в глаза, только когда возникла история с Анкредами. Пока я ждала тебя, то даже подумала, как было бы здорово, если бы мне вдруг вспомнилась какая-нибудь интересная деталь, по-настоящему важная для расследования.
– Ты серьезно?
– Да. И знаешь, странное дело, – Агата задумчиво провела рукой по волосам, – я почему-то совершенно уверена, что забыла что-то очень существенное, но обязательно вспомню.
II
– Пожалуйста, перескажи мне еще раз как можно полнее твой разговор с сэром Генри после того, как он обнаружил надпись на зеркале и увидел, что коту вымазали усы гримом, – попросил Родерик. – Если ты забыла, что за чем шло, то так и скажи. Но только, ради бога, не фантазируй. Сможешь вспомнить этот разговор?
– Думаю, смогу. Если не весь, то хотя бы большую часть. Сэр Генри был, конечно, в страшном гневе на Панталошу.
– А мерзавца Седрика он даже не подозревал?
– Нет. Неужели Седрик?..
– Да. В конце концов он сам признался.
– Вот ведь паршивец! Значит, я тогда угадала: у него на пальце был грим!
– Ну так что же говорил сэр Генри?
– Он долго распространялся, как он безумно любил Панталошу и как она его огорчила. Я попробовала убедить его, что она ни при чем, но он в ответ выдал только знаменитое «Тю!». Тебе это их восклицание знакомо?
– Еще бы.
– Потом он стал говорить о браках между двоюродными братьями и сестрами, о том, что он такие браки не одобряет, а потом перешел на весьма мрачную тему… – Агата перевела дыхание, – рассказывал, как его будут бальзамировать. Мы с ним даже вспомнили ту книжицу. Потом, по-моему, он язвительно побрюзжал насчет того, что титул перейдет к Седрику, и сказал, что у Седрика детей не будет, а бедняга Томас никогда не женится.
– Тут, я думаю, он ошибался.
– Неужели? Кто же невеста?
– Мадемуазель психоаналитик. Или нужно говорить «психоаналитичка»?
– Мисс Эйбл?
– Она считает, что Томас успешно сублимировал свое либидо, или не знаю как там это называется.
– Замечательно! Ну а потом сэр Генри принялся рассуждать, что будет после того, как он покинет этот мир. Я постаралась его приободрить, и мне, пожалуй, это удалось. Он напустил на себя таинственный вид и намекнул, что у него заготовлены сюрпризы для всей семьи. Как раз в эту минуту ворвалась мисс Оринкорт и заявила, что Анкреды готовят против нее заговор и ей страшно.
– Всё? – помолчав, спросил Родерик.
– Нет… не все. Рори, он мне что-то еще сказал. Я сейчас не могу вспомнить, но точно знаю, что было что-то еще.
– Разговор состоялся в субботу семнадцатого?
– Постой, соображу. Я приехала к ним шестнадцатого… Да, это было на следующий день. Ох, господи… – она запнулась. – Господи, до чего же я хочу вспомнить, что он мне еще тогда сказал!
– Не ломай себе голову. Всплывет само.
– Мисс Эйбл, наверно, сумела бы это выжать из моего подсознания, – Агата усмехнулась.
– Ладно, на сегодня хватит.
Они вместе вышли из гостиной, и Агата взяла его под руку.
– Итак, сегодня мы впервые ввели в наши отношения новую систему, – сказала она. – Пока вроде получается, да?
– Вполне, любовь моя. Благодарю тебя.
– Знаешь, что я в тебе так люблю? Твои хорошие манеры.
III
Следующий день был очень загруженным. После короткой беседы с Родериком заместитель комиссара Скотленд-Ярда решил запросить ордер на эксгумацию.
– Полагаю, чем скорее, тем лучше. Вчера я говорил с министром и предупредил, что, возможно, мы к нему обратимся. Отправляйтесь за ордером сегодня же.
– Если можно, то лучше завтра, сэр, – сказал Родерик. – Мне нужно договориться с доктором Кертисом.
– Хорошо. – Видя, что Родерик собрался уходить, он добавил: – Рори, если для миссис Аллен затруднительно…
