старые кровати, одеяла, стулья, а особенно одежда и светильники были распределены между деревенской беднотой. Огромные рулоны муслина, шерсти и батиста были извлечены с чердаков вместе с самой разнообразной пряжей и поделены между хозяйками, которые немедленно превратили их во множество рубашек, штанов и курток, в которых так отчаянно нуждались члены их семейств.
И за все это Джемма вовсе не была вознаграждена их горячей благодарностью. Гленаррисские крестьяне принимали ее дары с нескрываемым недовольством. Мод пояснила Джемме, что они с подозрением воспринимают такую щедрость, поскольку уже многие их поколения привыкли к жестокому и равнодушному обращению. Поэтому должно пройти немало времени, прежде чем Джемма сумеет расположить крестьян к себе.
Тем не менее, по заверениям миссис Сатклифф и Фионы, в целом о ней сложилось хорошее мнение, а те из крестьян, кто еще помнил мать Коннора, Изабеллу, и вовсе с восторгом обсуждают поступки Джеммы и даже уверяют, что к ним вернулись старые добрые времена. Те, кто был настроен более скептически, твердили, что все это временно, что она просто старается поступать по-своему, пользуясь отсутствием Коннора, так как не надеется, что ей удастся хотя бы на йоту склонить к добру самого лэйрда. В деревне моментально стало известно о том, что лорд Коннор отправился в Эдинбург без нее. Джемму потрясло то, что крестьян это нисколько не удивило: его считали неугомонным, жестоким, избалованным и развращенным непомерным богатством, а отсюда и неспособным по достоинству оценить то сокровище, которое он обрел в ее лице…
Но тут Фиона снова прервала ход ее мыслей, и Джемма поспешно вышла из комнаты.
Джейми первый заметил, что на верхней площадке лестницы стоит их хозяйка и разглядывает толпу, восхищенно глазеющую на рождественскую ель. Мистер Джеффри, до этого старательно исполнявший собственную версию «Доброго короля Венцеслава», находился на нижних ступенях лестницы. Заметив Джемму, он быстро переключился на бравурную мелодию «Храбрых шотландцев».
Как только в воздухе раздались первые звуки любимого гимна, все разговоры стихли; головы повернулись к лестнице, где в золотом сиянии канделябров появилась Джемма. Жители деревни восторженно вздыхали и ахали, глядя, как она спускается вниз по ступеням, как ее юбки задевают перила и еле слышно завораживающе шуршат. На изящных пальцах и шее сияли изумруды, а блеск жемчужин на золоте волос напоминал отсветы сверкающих звезд.
Какая-то малышка завозилась на руках у матери и, вытащив изо рта пальчик, громко пропищала:
— Это, что ли, ангел, мамочка?
Джейми с улыбкой подумал, что ради такого момента челяди замка во главе с самой Джеммой стоило трудиться не покладая рук целый месяц.
Кто-то захлопал в ладоши от восхищения, и вот уже Джемме аплодировала вся зала. Джейми не мог разглядеть в толпе ни одного мужчины, не влюбившегося бы в это мгновение в Джемму. И вряд ли здесь нашлась бы хоть одна женщина, не позавидовавшая ей.
И тут, на самом пике восторга собравшейся публики, парадные двери распахнулись, и в залу ворвались струи ледяного воздуха. Аплодисменты стихли, Джейми и все остальные обернулись, вздрагивая от холода и чертыхаясь. Кто же это так опоздал и грубо нарушает ход праздника?!
Джейми увидел две обледеневшие мужские фигуры, и тут же перевел взгляд на Джемму, которая тоже поверх голов смотрела в сторону вошедших. Ее руки взметнулись к горлу, и она тихо ахнула. Джейми снова стремительно обернулся к пришельцам. Тот, что был повыше ростом, размотал шерстяной шарф, и перед всеми предстало изможденное, небритое лицо их вождя и хозяина, Коннора Макджоувэна.
Глава 29
Воцарилась тишина. Никто не решался даже пошевелиться. Никто не спускал глаз с Коннора, который медленно шел к парадной лестнице. Казалось, каждое движение причиняет ему боль, он словно был на грани обморока. Толпа молчаливо расступалась перед ним.
У подножия лестницы он замер. Его взгляд медленно обратился к Джемме. И вот их глаза встретились.
Коннор качался на ногах от усталости и голода, тогда как Джемма замерла как алебастровая статуя.
Наконец он заговорил. Его голос звучал хрипло, однако достаточно громко и ясно.
— Добрый вечер, мэм. Кажется, вы решили начать праздник без меня?
— Мы не знали, когда следует ожидать вашего прибытия, сэр, — отвечала она. Среди всеобщего молчания ее голос прозвучал так же неестественно громко и ясно.
— Прошу меня простить, — промолвил он, обращаясь на сей раз ко всем собравшимся, дабы стало понятно, что его извинения относятся и к ним. — Нас с Берти задержала буря.
Поспешно ухватившись за перила, Коннор начал подниматься вверх. Джемма держалась из последних сил, хотя у нее душа ушла в пятки. Ей казалось, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Ударит ли он ее? Плюнет ли ей в лицо? Или свалится в обморок, не в силах преодолеть очередную ступеньку? Боже милостивый, она совершенно оцепенела, словно труп; ей казалось, что она видит эту сцену со стороны. Одежду Коннора покрывала корка льда, глаза воспалились и покраснели. Как ему удалось уцелеть, добираясь сюда из Эдинбурга? Внизу, в зале, доброхоты уже вливали виски в одеревеневшую глотку Берти Маккензи.
Казалось, прошла целая вечность, пока Коннор поднимался по лестнице. Широкие юбки Джеммы не оставили места на ступеньке рядом, и ему пришлось шагнуть дальше, и вот он уже возвышается над ней — ледяной гигант с застывшим пустым взглядом.
— Насколько я помню, — заговорил Коннор, обращаясь к замершей толпе, — у лэйрдов Макджоувэнов всегда было традицией произносить речь перед началом подобных праздников. Как вы видите, у меня не нашлось времени даже на то, чтобы побриться и переодеться, и уж тем паче, чтобы приготовить подобающую речь.
На лицах собравшихся заиграли первые неуверенные улыбки.
— Вот уже три дня у нас с Берти не было во рту ни крошки, — продолжал Коннор. — И я надеюсь, что вы поймете меня, если я пренебрегу традиционным приветствием и предложу просто начать праздник. Мистер Макнэйл, будьте так любезны!
Поднялся шум, и все кинулись занимать места возле праздничного стола. Джемма по-прежнему неподвижно взирала на суету внизу, пытаясь сделать вид, что не замечает мужа, стоящего у нее за спиной.
— Сожмите ваши зубки посильнее, и губа будет откушена напрочь, мэм, — тихонько проговорил Коннор.
Джемма слегка вздрогнула, но не осмелилась повернуться к нему лицом.
— Не пора ли нам спуститься вниз и присоединиться к гостям? — И Коннор предложил ей руку.
Джемма боялась прикасаться к нему, хотя понимала, что этого не избежать. Набрав в грудь побольше воздуха, она вложила свои пальцы в его. И когда Коннор сжал их своей ледяной рукой, она вздрогнула от накатившей на нее волны желания и радости от того, что он здесь, с нею, что он жив. Однако за время замужества Джемма научилась превосходно владеть собой: с непреклонно-каменным выражением лица она позволила свести себя вниз.
Все повернулись, наблюдая за их шествием.
Хотя перед глазами у него все плыло от изнеможения и голода, Коннор, соблюдая этикет, повел Джемму вокруг банкетного стола. Их слуги и крестьяне вскакивали с мест, чтобы поклониться, и поздороваться, и поздравить с праздником. Его поразило то, что большинство крестьян Джемма называла по именам. А ведь он сам с трудом узнавал даже лица хотя бы половины из тех, кто служил в замке!
Не менее удивительным было и присутствие многочисленных Макджоувэнов. Здесь сидели и Джечерн, и Дженет, и Софи, и Маргарет. Вот скромно потупил глазки светский щеголь Руан Макджоувэн. А вот и малютка Виннифред с лошадиными зубами и ее плаксивый муженек Руперт — они-то за каким дьяволом вернулись сюда из Глазго? Могло ли такое быть, что они изначально все это время не покидали Гленаррис? Интересно, сколько еще из Макджоувэнов застряли здесь невзирая на более чем ясные указания, оставленные Коннором Джейми по поводу их немедленного выдворения?
Мод, наверное, тоже все это время проторчала в замке, с возрастающим гневом размышлял он. Старая
