Пение под покровом ночи

— Лучше бы нам показали хороший мюзикл, — ворчала миссис Кадди. — Верно, дорогой?

Мистер Кадди ей ничего не ответил. Он не сводил глаз с миссис Диллинтон-Блик.

3

Кинематографическая версия «Отелло» завершала свою торжественную поступь, сопровождаемая негромкими проклятиями мистера Мэрримена в адрес Орсона Уэллеса.[8]

В первом ряду прерывисто дышал капитан Бэннерман, у миссис Диллинтон-Блик дрожал подбородок, а Дейл то и дело восклицал: «О нет!» Аллейн был буквально потрясен картиной, но мог уделять экрану лишь сотую долю внимания.

Остальные пассажиры разместились сзади капитанского кружка. Офицеры сидели в сторонке. Деннис и стюарды стояли сзади.

Море было необычайно спокойным, звезды сияли особенно выразительно. Экран струился во мраке, жил собственной жизнью, такой не похожей на окружающий мир.

Задую свет. Сперва свечу задую.
Потом ее. Когда я погашу
Светильник и об этом пожалею,
— Не горе — можно вновь его зажечь.

Джемайма затаила дыхание. Тим нашел в темноте ее руку и сжал в своей. Ими теперь владела одна мысль — как чудесно вслушиваться вдвоем в эту музыку стиха.

На свете не найдется Прометея,
Чтоб вновь тебя зажечь, как ты была.

— Прометея, — с чувством повторил отец Джордан.

В финале экран был не таким темным, как того требовало действие пьесы. Всю его поверхность заняло огромное страдальческое лицо.

Дай эту ночь прожить!
Отсрочь на сутки!
…Только полчаса!
Нет. Поздно. Решено.
Еще минуту!
Дай помолиться!
Поздно чересчур.[9]

Белое покрывало, подобно савану, окутало лицо Дездемоны.

И вдруг экран погас. В самый трагический момент Отелло и Дездемона куда-то исчезли, а публика погрузилась в кромешную тьму. Снова послышался стук судовых машин, потом механик возвестил о том, что произошло замыкание. Вспыхнули огоньки спичек. Вокруг проектора столпились мужчины. Аллейн достал из кармана фонарик, поднялся со своего места в самом конце ряда и стал медленно пробираться вдоль крышки люка. Все пассажиры были на своих местах, кое-кто из стюардов, Деннис в том числе, уже ушли.

— «Задую свет. Сперва свечу задую», — продекламировал кто-то из младших офицеров.

Раздался приглушенный взрыв смеха. Откуда-то из середины третьего ряда доносился голос миссис Кадди:

— Он ее задушит, правда, дорогой? — спрашивала она у супруга. — Опять все то же самое. Нам, видно, никогда от этого не избавиться.

— Ради бога замолчите! — не выдержала мисс Эббот.

Аллейн дошел до края люка и остановился. Его глаза привыкли к темноте, и он уже различал очертания спинок кресел. Он видел прямо перед собой склоненные друг к другу головы Тима и Джемаймы, видел чью-то темную фигуру, вставшую со своего места в середине ряда. Приглядевшись, он понял, что это мистер Мэрримен.

— Больше нет моих сил, — сказал мистер Мэрримен.

— Вам плохо? — спросила у него Джемайма.

— Меня тошнит, но не по той причине, по какой думаете вы. Я больше не в силах переваривать все это. Ради бога, простите меня.

Он бочком прошел мимо отца Джордана и наткнулся на Аллейна.

— Уходите? — спросил его тот.

— Сыт по горло.

Он присел на краешек люка, демонстративно повернувшись спиной к темному экрану. Его дыхание было затрудненным. От ладони, которая в темноте случайно коснулась руки Аллейна, пыхнуло жаром.

— Мне кажется, вы снова заболели, — заметил Аллейн. — Почему вы не идете спать?

— В мои планы не входит отдаваться во власть болезни, — тут же возразил мистер Мэрримен. — Я не собираюсь предаваться подобно одному нашему знакомому шотландцу ипохондрии. Я сопротивляюсь изо всех сил. К тому же мрак Стикса[10] вездесущ.

Наконец замыкание ликвидировали, фильм благополучно достиг конца. Невидимый хор излил свою вселенскую скорбь, на чем все и закончилось. Зажгли свет, пассажиры направились в салон ужинать. Один мистер Мэрримен остался на палубе. Наотрез отказавшись от ужина, он уселся в кресло возле распахнутых дверей салона.

Эта трапеза четко врезалась в память Аллейну, да и всем остальным тоже. Миссис Диллинтон-Блик была, как всегда, великолепна. Одетая в черные, но не испанские, кружева и благоухающая ароматами дорогих духов, которые стали, что называется, ее музыкальной темой, она восседала во главе своей компании. Теперь она, разумеется, обсуждала фильм. О, он ее так расстроил! Какой ужасный, какой зловещий мужчина! Хотя все равно во всем этом что-то есть. И как только эта бедная женщина могла выйти за него замуж?

— На мой взгляд, это просто мерзко! — изрекла миссис Кадди. — Ведь он был чернокожий. Она сама заслужила.

Миссис Диллинтон-Блик заливалась смехом. Аллейн заметил, что они с Обином Дейлом все время стараются поймать взгляд друг друга, а поймав, поспешно отводят глаза. Мистер Кадди и мистер Макангус не отрываясь смотрели на миссис Диллинтон-Блик. Капитан каждую минуту наклонял в ее сторону голову. Даже мисс Эббот взирала на нее с тихим благоговением. Только Джемайма и Тим, всецело поглощенные друг другом, не обращали на миссис Диллинтон-Блик никакого внимания.

Наконец она зевнула, что тоже вышло у нее очаровательно, и сказала:

— Иду спатьки.

— Может, прогуляемся по палубе? — предложил капитан.

— Что-то мне не хочется.

— Может, выкурим на веранде по сигарете? — во всеуслышанье спросил Обин Дейл.

— Что ж, можно.

Она засмеялась и пошла к дверям. Мистер Мэрримен вскочил со своего кресла. Она пожелала ему спокойной ночи, потом обернулась и одарила восхитительной улыбкой мистера Макангуса.

— Спокойной ночи, — сказала она ему и вышла на пустынную палубу.

Отец Джордан многозначительно взглянул на Аллейна.