Мартина пошла к двери, но Гая поймала ее за руку.
— Прошу вас! — простонала она. — Вы были так добры ко мне, вы… Но прошу вас, не говорите обо мне… Не передавайте наш разговор мистеру Пулу! Боюсь, что он не поймет, что…
И вдруг Гая застыла в дурацкой позе, сохраняя на лице гримасу отчаяния, как персонаж мультика, если остановить ленту…
Мартина обернулась и увидела в дверях Адама Пула и Джейко. Неожиданно на Мартину напал нервный смех:
— Да что же это такое! Уже в третий раз вы появляетесь, извините меня, как чертик из табакерки!
— Что за шуточки? В чем дело? — нахмурился Пул.
— Извините… Ничего страшного. Просто то и дело у меня с кем-нибудь возникают сложности, и тут появляетесь вы…
— Так-так, а что за сложности на сей раз? — Адам Пул пристально взглянул на покрывшуюся пятнами мисс Гейнсфорд. — Что стряслось, Гая?
— Ничего, ничего! Все в порядке, мистер Пул! — мелко закивала Гая, пряча в сумочку влажный от слёз платочек. — Просто мне надо побыть одной… Извините…
Гая бросила умоляющий взгляд на Мартину и бочком протиснулась в дверь. Пул пристально посмотрел ей вслед и снова обернулся к Мартине.
— Да, такое нужно снимать на пленку! — заметил Джейко, подмигивая Мартине. — Жаль, что мы не в Голливуде. Там такие сцены идут «на ура»!
— Пойди-ка выясни, какая муха ее укусила! — предложил ему Пул.
— Она же сказала, что хочет побыть одна! — ухмыльнулся Джейко.
— Наоборот. Она жаждет, чтобы ее выслушали. Пойди к ней, Джейко, Давай-давай, это у тебя всегда здорово получается…
Француз кинул на стол лоскутки материи, которые принес с собой.
— Вечно мне предоставляют почетное право разгребать чужое дерьмо, — проворчал он и нехотя вышел.
— Ну так что стряслось? — спросил Пул у Мартины.
Девушка посмотрела на гладкий стол, на недошитое платье…
— Вы бледны, как привидение. Садитесь. Рассказывайте…
Мартина обессилено присела.
— Я слушаю, — напомнил Пул.
Мартина собралась с духом.
— Наверное, это прозвучит дико, но я хочу отказаться от работы…
— Вы больше не хотите быть костюмершей?
— И актрисой тоже…
— И правда, звучит дико. Такой ерунды я даже слушать не хочу!
— Но поймите — я так больше не могу… Это слишком непорядочно с моей стороны.
— А-а, — протянул Пул, — мисс Гейнсфорд? Так надо понимать?
— Ну да, и вообще… Я боюсь, что с ней случится какое-нибудь несчастье, ей-богу. Просто страшно.
— Ага, так она решила, что вам дадут ее роль?
— Нет, нет, вовсе не так. Просто… Просто от одного моего вида она впадает в истерику — вот в чем беда.
— Из-за нашего сходства?
— Ну да!
— Тогда какого черта она на вас смотрит? Пусть закроет свои лупалки! Вот уж не думал, что она
— Мне ужасно жаль ее, — пробормотала Мартина. — Она чувствует, что за ее спиной происходит что-то скверное…
— А вы этого не чувствуете?
— Ну, что бы я там ни чувствовав… Ловко мне или неловко, я вам так благодарна, что… — она запнулась.
— А кто вам дал почувствовать себя неловко? Гая? Бен? Персифаль?
— Извините, я не так выразилась. Просто им всем мое появление, наверное, показалось очень странным. Оно и в самом деле выглядит подозрительно.
— А еще более подозрительным будет, если вы вдруг самоустранитесь! С чего это вы испугались какой-то девчонки?
— Вовсе я ее не испугалась. Но она и вправду на пределе…
Мартина замолкла. Как дико звучат ее слова сейчас, в разговоре с Адамом Пулом, который еще два дня назад был для нее человеком из легенды, принцем из далекого целлулоидного мира…
— Все это чушь! — объявил Адам. — Но я беспокоюсь о премьере. Нельзя, чтобы эта дура провалила спектакль. Все-таки пьеса хороша, будет очень, очень жаль… Вот о чем я думаю.
Он шагнул к Мартине и с удивлением вгляделся в ее лицо.
— И все-таки, — проговорил Пул, — вы продолжаете настаивать, что не собирались попытать судьбу? Если, например, Гая с треском провалится?
Мартина судорожно сцепила пальцы.
— Ну что вы меня мучаете, — простонала она. — Конечно, я надеялась, кто же отказывается от несбыточных грёз… Конечно, я прикидывала… Но сейчас дело в том, что…
Пул накрыл своей теплой ладонью холодные руки девушки…
— Так вот именно то же самое и я теперь думаю! — заметил он мягко. — Кажется, я начинаю убеждаться в некоторых ваших достоинствах, милая моя. Итак, вы сможете играть в спектакле? Отвечайте?
— Но это будет нечестно! — крикнула Мартина.
— А если мы потеряем зрителей на премьере, это будет честно? В конце концов, я вкладываю в это предприятие свои деньги! А вы тут развели панику! «Не буду я костюмершей, не буду я актрисой, пойду куда глаза глядят!» Нет уж, дорогая, извольте делать свое дело! У меня и без вас забот полон рот — взять, например, музыкальное оформление… — Пул встал за стулом Мартины и положил ладони ей на плечи. — Ну так как, ударим по рукам? Что скажете, принцесса?
— Господи, что еще остается, кроме как сказать вам «да», — пробормотала Мартина.
— Ну вот и хорошо, девочка… — Его рука неожиданно ласково взъерошила ей волосы…
— Кажется, вы цитировали из роли Петруччо? Или короля Генриха Пятого? Или из обеих?
— Гм, пара этаких крепких властных мужчин… Не знаю, Мартина, но если так, то вы оказываетесь в роли Кэйт, верно? Сварливая Кэйт, Хитрая Кэйт, быть может, даже Добрая Кэйт, но уж, во всяком случае, не Кэйт-Изменница, не правда ли? Так что завтра в одиннадцать — репетиция, помните, Кэйт?
— Помню, сэр, — покорно отвечала Мартина…
— А с нашей плаксивой девицей я поговорю сам, хорошо? — бросил он. — И до свидания, моя Кэйт…
Вторая костюмированная репетиция, насколько поняла Мартина, прошла довольно гладко, без всяких сцен и скандалов во время действия.
Весь первый акт Мартина провела в беготне по делам мисс Гамильтон и ее поминутно просили не путаться под ногами у других актеров, проносящихся по коридору. Во втором акте мисс Гамильтон переодевалась в маленькой импровизированной гримерной рядом со сценой, а Мартина, находясь там, уже могла слышать большую часть действия. Легкий запах пудры и грима, отдаленные, лишенные естественного тембра голоса со сцены, атмосфера томительного ожидания — все эти приметы театральной жизни значили
