Это понравилось всем викингам, и многие захотели принять участие в забаве. Мы весело красили в черный цвет бороды дюжине наших воинов, и обряжали их в роскошные сарацинские одежды. Мы послали их в Виго, чтобы сделать пролом в городской стене. И, хоть из той затеи ничего не вышло, на меня стали смотреть по-новому. Я стал не просто помощником вёльвы, но и хитрецом, вроде Одиссея, достойным давать советы хёвдингам.
Галера, сидевшая в воде не так низко, как драккары, отыскивала проходы среди отмелей.
Мы так и не осмелились напасть на Опорто, охраняемый сильной армией сарацин. Мы грабили все побережье до Гибралтара и сожгли несколько городов. К нашему разочарованию, у Кадиса нас ждал флот из трехсот галер под началом Акбара Рейса, и в Севилье мы только видели вершины минаретов, вонзившихся в летнее небо.
Наша удача вернулась, когда миновали Геркулесовы столбы и вошли в Римское море. Должно быть, боги удивлялись, глядя на викингов, пришельцев с края света, — незваных гостей в водах, где сотни лет правил христианский Бог. Отсюда, из этого мира, брали начало все прекрасные вещи, что мне довелось видеть. Говорят, будто даже наши корабли были сделаны в подражание римским судам времен Цезаря. Наши жалкие познания в обработке железа и изготовлении украшений из золота были занесены к нам римскими купцами. А наши пиршественные залы казались жалкими лачугами по сравнению со здешними мраморными дворцами. Мы лепили снеговиков, чтобы позабавить детишек, а жители берегов этого моря создавали образы своих богов в бронзе и мраморе.
Алан рассказывал мне о наших предках, светловолосых тевтонах, которые завидовали славе римлян, ютясь в шалашах среди лесов; и как из-за этой зависти мы сокрушили могущество Рима, разрушили его стены, и от зарева запаленных нами пожаров потускнело солнце. Мир провалился во мрак, который только сейчас начал рассеиваться. Однако, какое нам было до этого дело — ведь мы отомстили за свое унижение.
Но меня посетила странная мысль о том, что наша война с Римом еще не закончена. Он вновь поднял голову на месте пепелища, оставленного когда-то нашими предками. И мы шли на Рим. Мы ненавидели его смертельной ненавистью. Многие племена, родственные нам, побывали здесь — франки, англы, саксы, юты, — и вот теперь мы, даны, сожжем эти прекрасные дворцы, захватим их сокровища, а самое главное — взывая к Одину, убьем их священников.
В моем сердце разгорелась древняя ненависть, и даже любовь к христианской девушке не могла потушить ее. Я страстно желал, чтобы поход наших восьми кораблей с холодного Севера был направлен в самое сердце христианского мира — на Рим.
Однако это намерение не остановило нас от нападения на плохо защищенный сарацинский город. Сарацины, как и мы, были захватчиками здесь, и грабили города, которые отказывались платить дань. Во время битвы они взывали к своему богу Аллаху, чьим пророком был Магомет. Хотя их наука и ремесла не превосходили достижений древнего Рима, они значительно обгоняли христианские. Это доказывало, что христиане не столь могущественны, как хотели казаться, и их Бог был не единственным, в которого стоило верить. Но мы, конечно, и сравниться не могли с мусульманами. Христиане называли их неверными, и только для нас — для тех, кто призывал Одина — они оставляли имя язычников.
Мы разграбили Альхесирас, и я собственноручно поджег сарацинский храм, который называют мечетью. В тот день «Клык Одина» пронзил сердце врага, кровь стекала по клинку, и я мечтал, чтобы это была кровь христианина.
Затем у Малаги нас перехватил флот в сотню галер. Мавры жаждали мести, и нам пришлось выдержать тяжелый бой, в котором мы потеряли три корабля, прежде чем наши топоры, копья и мечи обратили в бегство оставшихся в живых.
Мы потопили десяток их судов, и они погружались в прозрачные воды, унося несколько сотен неверных и множество христиан-рабов. Сомневаюсь, что в эти солнечные и теплые края, вдали от наших северных морей, прилетали валькирии, чтобы забрать тела погибших викингов в Вальгаллу.
У Валенсии пришел наш черед обратиться в бегство. Из городских ворот вынеслись толпы всадников и прогнали нас к кораблям. У стен Валенсии пало около сотни воинов. Нашей единственной добычей было несколько рыжих фруктов, которые назывались апельсинами и желтых, зовущихся лиманами. Они несколько скрасили горечь поражения: викинги шутили друг над другом — давали откусить апельсин, а затем подсовывали довольному товарищу лимон.
Так как все прибрежные города были хорошо укреплены и охранялись сарацинским флотом, я подумывал, не предпринять ли поход в глубь страны.
Мы с Китти уже давно поняли, что хитрость плоха без мудрости и знаний, а потому мы обратились к ученому христианину, рабу, которого мы спасли с галеры. Его звали Павел. Алан мог разговаривать с ним по-латыни. В обмен на обещание освободить его, Павел рассказал, что река Збро, впадающая в море на пустынном побережье, может привести наши корабли к Сарагосе, которая находится всего в сотне миль от границы Наварры.
Хастингсу предложение понравилось, и хоть было странно сидеть с ним рядом на его корабле и потягивать вино из фляги без малейшего признака вражды, мы спланировали поход хорошо. На глазах у сарацин весь наш флот направился от Валенсии к югу. Они могли подумать, что мы решили вернуться домой. Вместо этого мы вернулись по морю назад. В тот день было облачно, и их корабли курсировали вдоль берега.
В Тортосе, в тридцати милях вверх по реке, мы взяли заложников, чтобы горожане не подняли тревогу и не вызвали флот сарацин, который запер бы устье реки. Сарагоса встретила нас крепкими стенами — реши мы сражаться, они задержали бы нас надолго. Но не имеющий кораблей гарнизон мавров не мог причинить нам никакого вреда.
Мы оставили там весь наш флот и одну треть войска, и быстро выступили на Наварру.
Вскоре нам пришлось выдержать бой с четырьмя тысячами копейщиков короля Гарсии. Я было подумал, что это одна из величайших битв нашего времени, но потом благодарил Одина, что не поделился своими мыслями с бывалыми викингами.
В этой стычке, как они называли бой, мы потеряли три сотни человек, однако победили и взяли Гарсию в плен. Тут я понял значение слов «королевский выкуп» — его казначей выплатил нам свыше тысячи фунтов чистого серебра. Даже Хастингс широко открыл глаза при виде такой кучи серебра. Это было больше, чем Париж заплатил Рагнару лет десять назад.
Я освободил Павла, и он мог вернуться в свой далекий дом. К моему удивлению, он пожелал остаться, так что я дал ему копье и щит погибшего викинга, и он присоединился к нам.
Несмотря на то, что мы забирали всех встречных лошадей, каждый воин нес на себе тяжелую поклажу, которая все увеличивалась с каждым пройденным поселением, — назад мы возвращались другой дорогой, просто ради новых впечатлений.
Их мы получили сполна у стен укрепленного города в долине. Жители, очевидно, ничего не знали о викингах, потому что вместо того, чтобы укрыться за стенами, они построились перед воротами. Их было много — наверное, весь город вышел с оружием в руках. Если бы у нас была возможность выбирать тактику противника, мы бы не придумали ничего лучше. Не зря говорят, что в битве грудь в грудь армия викингов может одолеть и вдвое, и втрое превосходящие силы за счет упоения боем, хорошей тренировки и дисциплины. И все же при такой численности врага мы бы понесли немалые потери.
Хастингс, Бьёрн, я и еще несколько ярлов уточняли последние детали перед боем. Викинги казались стаей светловолосых волков пред стадом оленей.
— Пусть они сражаются, — крикнул Бьёрн, нетерпеливо сжимая рукоять своей секиры, — они рождены для этого.
— Нам дорог каждый викинг, если мы хотим идти на Рим, — сказал я.
Хастингс уставился на меня.
— Рим? — озадаченно переспросил он. — Это большое слово.
— Не такое уж и большое.
— Этот вопрос отложим, пока не разобьем этих сынов Аллаха. Хотя могу поспорить, что добыча вряд ли окупит смерть многих хороших воинов.
— И все же нужно что-то делать. Куда им девать свой задор? Они успокоятся либо от драки, либо от веселой шутки.
