При последних словах Бьёрна меня осенила идея. Я предложил ее хёвдингам как средство от жажды приключений. Конечно, это будет стоить нескольких жизней, но все как следует повеселятся. Бьёрну идея понравилась, и он сгорал от нетерпения попробовать. Хастингс взвешивал ее со своим обычным хладнокровием. Мне показалось, что принятие окончательного решения не обязанность, а право Хастингса. Его не любили, но никто не подходил для роли вождя викингов лучше, чем он. Хастингс во многом превосходил своего великого родственника, Хастингса Жестокого. Вдруг я с изумлением понял, что не предложил бы свой план, если бы здесь не было Хастингса, чтобы претворить его в жизнь.
— Что ж, попробуем, — наконец сказал он и сразу принялся отдавать распоряжения.
С помощью похожего приема викинги выиграли много сражений. Противника выманивали вперед ложным отступлением. Когда, расстроив ряды, враги бросались в преследование, их встречал яростный натиск спереди и с флангов. Сегодня мы хотели добавить к этому игру в лису-и-гуся.
Последний приказ Хастингса удивил меня.
— Если хитрость сработает, — сказал он хёвдингам, — пусть это будет забава, а не война. Мы будем смеяться над этими чернобородыми недоумками всю жизнь, и чем меньше прольется крови, тем лучше.
Эта команда мне даже понравилась, хотя я и не понимал ее смысл. И, думая, что остальные ярлы тоже недоумевают, я уколол Хастингса:
— Я бы понял тебя, если бы ты крестился и преисполнился христианским смирением.
— Жаль, что у тебя не хватило ума увидеть смысл. Эти сарацины могут причинить нам много неприятностей, если будут ненавидеть слишком сильно. И они не поймут, в чем соль шутки, если будет очень много крови.
Мы построились и подошли на расстояние выстрела из лука. Затем начали толкаться и кричать, как будто ссорились из-за чего-то. Совсем смешавшись, мы представляли слишком заманчивую цель для атаки. Наши враги не выдержали. С развевающимися знаменами, под звуки труб они бросились вперед.
— Аллах акбар! — завопили они, когда мы бросились бежать.
Но мы знали, куда нам надо. Если бы из-за облаков за нами наблюдали валькирии, они бы не поверили своим ярким синим глазам. Вместо того, чтобы обрушиться на наших преследователей, мы заставили их бежать за собой по длинному кругу. Когда мы оказались между врагами и воротами, мы со всех ног бросились внутрь. Женщины и дети, оставшиеся в городе, слишком поздно поняли, что происходит. Мы ворвались в город и успели закрыть за собой ворота.
В нашем распоряжении оказались тысячи женщин. Рыча от хохота, викинги гонялись за ними. Снаружи, из-за стен, слышались яростные крики одураченных сарацин. Это был день такого веселья, о котором до этого не пел ни один скальд.
Все же были две странности, которым никогда бы не поверили христиане.
Первая — то, что викинги не нарушали приказ Хастингса, который позволял отпускать только уличных девок, и то, если они очень уж сильно сопротивлялись.
Другая — то, что слишком многие пытались спрятаться от охотников. И все же число попавшихся постепенно увеличивалось, а многие чересчур пылкие натуры выскакивали из своих укрытий нарочно, чтобы их ловили опять. Нас удивило, что легче было поймать светлокожую европейку, чем смуглую мавританку. В каждом большом доме их было помногу, и мы не сомневались, что это рабыни-христианки.
Алан сказал, что этот день город запомнит надолго — печальный день для хозяев гаремов: отныне рабыни, встречая своих господ, будут загадочно улыбаться.
Я был викингом, но не участвовал в общем веселье. Я стоял на стене, думая о темноволосой красавице на севере, и мое сердце болело от томительного ожидания. И я сам не ведал: храню ли я клятву или же просто сошел с ума, но что бы это ни было, я гордился этим.
Вечером я разыскал Хастингса, который тоже не тронул ни одну девушку, и вместе мы кликнули клич, держа перед собой щиты. Другие подхватили призыв — это был сигнал сбора. Когда все наши люди собрались, за исключением одного, которого зарезала неблагодарная пленница, мы открыли противоположные ворота.
— Салам Алейкум! — крикнули мы оставляемым женщинам.
— Алейкум Салам! — прозвучали тысячи голосов. Обманутые мавры у передних ворот взвыли от ярости.
К тому времени, когда мы захватили Руссильон, я уже достаточно обдумал поход на Рим, чтобы обсудить его с Аланом.
Теперь мы перебрались на один из самых лучших драккаров — «Гримхильду». Я стал ей командовать вместо ярла, убитого в Наварре. Весь флот уважал нас за то, что в любых условиях мы находили путь, и все любили нас за песни Алана. Мы плыли на Семарк, остров у устья Роны. Оттуда мы хотели подняться по реке до богатого города Баланса и надеялись получить выкуп за Карла, короля Прованса. Но никто, кроме меня, не смел и мечтать об успехе. Только сарацины, знай они о наших планах, молились бы за удачу день и ночь. Однако Хастингсу удалось и это.
— Алан, ты бывал в Риме? — спросил я, сидя у мачты.
— Нет, но Марри, наверное, был.
— Спроси его.
Кулик внимательно следил за парящими пальцами скальда, а затем ответил:
— Я был в Риме во времена Лотара, чтобы прочесть трактат великого Гебера и раскрыть секрет волшебного порошка Кимиа.
— Спроси, не желает ли он вновь побывать там?
Алан всплеснул руками.
— Оге, ты сошел с ума, у тебя солнечный удар!
— Ты будешь моим врачом и излечишь меня?
— Должен сказать, что когда-то я был христианином. Я потерял веру, видя зло, которое творилось и творится при дворах христианских королей, и я поклялся поклоняться только Аполлону, богу песен. По какой другой причине мог бы я стать язычником? Но послушай, Рим это не только земля и камни, золото и дерево. Это не просто люди, которыми управляет Папа. Рим уже существовал, когда мир только…
— Его давно не захватывали язычники? — прервал я.
— Лет триста.
— И Англию тоже. Ты рассказывал, что когда саксы прибыли туда в первый раз, они подумали, что эта земля не такая, как другие. Рим мощнее Кадиса?
— Слабее. Николай строит стены с утра до ночи, чтобы можно было выйти из подчинения Луи, короля франков, но работа только начата. Но имя…
— Может ли это имя остановить завоевателей?
— Увы, нет. — Алан замолчал, и даже печаль на его лице была красива.
— А что тогда может остановить нас, людей с Севера?
— Не знаю. Вы можете выгрести серебро и золото из храмов и потом поджечь их. Вы можете сорвать драгоценности с ряс и убить тех, кто их носит. Вы можете получить выкуп за знать, но не за священников — они предпочтут умереть. В городе около сорока тысяч человек — что они могут сделать с белыми гуннами? Но лучше бы тебе поспешить. Это твой последний шанс.
Его слова озадачили меня. Алан заметил это и засмеялся.
— Потому что в следующем году его захватят сарацины? — спросил я.
— Сарацины уже откусили больше, чем могут прожевать.
— Потому что его будут защищать короли христиан?
— Его будут защищать все христиане, некогда бывшие язычниками, защищать от последних язычников. А ты скоро уйдешь.
— Куда, певец? На морское дно?
— Если я не ошибаюсь, туда, куда ушли все остальные язычники. Я мог бы понять его, если бы подумал. Но не захотел.
— Объясни, Алан. Если мы захватим Рим, разве это не будет ударом по всем христианам в мире и по их Богу?
— Честно говоря, я мало знаю о христианском Боге; хотя, думаю, ему нравятся мои песни. Конечно, разорив его главные святилища, вы ослабите его, но человек может ошибаться. И все же это будет сильный
