А фея подарила ему имя и дорогое кольцо.
— О, как нарекли его, добрые женщины,
О, назовите мне имя, — все спрашивал Гофри Король.
— Зовут его Оге, он будет прославлен
И подвиг он совершит, защищенный кольцом!
— Какая же фея его нарекла, скажите мне, женщины?
И чем он отдарит ее? — спрашивал Гофри Король.
— Черноволосая фея Моргана ему подарила кольцо,
И смерть при Ронсевале будет платой за то.
— Стой! — закричал Хастингс, покраснев так, что стало не видно ран. И когда смолкли звуки песни и струны прекрасной арфы стихли, продолжил: — Алан, что значит эта нелепость? Гофри был королем франков во времена Кловиса. А битва при Ронсевале произошла девяносто лет назад между отрядом Карла Великого и сарацинами.
— Если ты потерпишь, то услышишь, как Оге стал паладином Карла Великого. Я думаю, он убьет сына Карла Великого, чтобы отомстить за своего, позже он переоденется им и встретит в единоборстве короля сарацин. Если тебе не нравится, что он погибнет с Роландом при Ронсевале, можно его усыпить волшебным сном. Если хочешь, я сделаю его одним из рыцарей Круглого Стола короля Артура.
— А кем будет Хастингс? — ухмыляясь, поинтересовался я.
— Хастингс? Кто он? А, да, он будет кухарем, переодевшимся рыцарем.
— Только тебе придется поторопиться, — перебил Хастингс. — Времени не так уж много.
Алан вновь стал перебирать струны и запел. Стоя перед первыми рядами гребцов так, что нас разделяла половина корабля, Хастингс смотрел на быстро скользивший берег. Лицо Алана светилось странным светом. Кормщик в это время пил, и не заметил вытянутой руки Куолы, спокойно перешедшего на корму. Эгберт и даже Меера не отрывали глаз от вдохновенного лица певца. Энит закрыла лицо своими полными руками. Марри-Кулик пытался что-то насвистывать, и его лицо блестело от пота.
Китти со спокойным взором ждала знака резать мои путы. Но Убби, довольно знал ее, и потому не спускал с нее глаз. Хастингс сказал, что времени не много, но он и не подозревал насколько он прав.
Я стоял позади навеса, по-прежнему опираясь спиной на его стойку. Странная, пьянящая сила клокотала во мне. Несмотря на отсутствие руки, я был охотником, мореходом и воином, способным нанести быстрый, смертельный удар. Я чувствовал каждый свой мускул, я жил. Я умру, конечно, насильственной смертью, но это будет не сейчас. Головокружение прошло. Я знал, что даже без руки я могу одним прыжком оказаться на крыше навеса.
Я повернул голову и встретился взглядом с Морганой. Тогда я опустил глаза на меч, взятый у Аэлы. Моргана подошла ко мне. Ее взор светился нежным светом.
В этот миг боковым зрением я увидел Куолу, который принялся яростно чесать голову. Я знал, что его сердце билось спокойно, совсем не так быстро, как мое.
Рука Морганы медленно подбиралась к рукояти, когда дурень Убби, которого не интересовали песни, оторвал свой недоверчивый взгляд от Китти и лениво взглянул на меня.
— Я хочу отдать тебе на память свой меч, — сказал я негромко, чтобы только она и Убби слышали меня. — На рукоятке нет навершия, но это все, что есть у однорукого.
Убби не обратил на нас внимания и вновь повернулся к Китти. На лице Морганы вспыхнул яркий румянец. Она попыталась что-то сказать, но не смогла. Я кивнул. Алан продолжал петь, а Куола ждал.
Никто не видел, как она вытащила меч. Незаметно Моргана перерезала веревки, стягивающие мои колени. Кровообращение быстро восстановилось; Куола смотрел на меня. Я взял меч в зубы, ухватился рукой за навес и попытался подтянуться.
Должно быть, острые глаза Мееры заметили блеск стали, потому что она повернула голову в нашу сторону. Моргана не видела этого, да и все равно, мы уже зашли слишком далеко. Она придерживала меч, чтобы он не мешал мне, и одним сильным толчком я оказался на крыше. В этот момент Меера подняла тревогу, указывая на нас. Я наклонился и протянул Моргане руку, он уцепилась за нее, и я втащил принцессу наверх. В этот момент корабль резко дернулся.
Словно великан подхватил меня и швырнул вперед. Будто сокол, я прыгнул, ускоряя свой полет, несясь на крыльях любви и ненависти. Я не чувствовал веса Морганы, она была частью меня, и от этого сила, мчащая нас, становилась еще больше. Прямо перед собой я увидел Кулика, вскочившего и готового поймать Моргану. Я выпустил ее, и Марри крепко обхватил ее за колени.
Атакующий сокол не сводит глаз со своей добычи. Я упустил свою только на мгновение, когда от толчка Хастингс упал на колени. Я бросился на него, и лицо его было так близко, что я мог разглядеть каждый из девяти шрамов. Но я был у цели, и у меня не было времени. Я едва успел схватить рукоять меча и нанести удар.
Это было последнее, что я видел. Я провалился во тьму. Впоследствии гребцы, которые устояли на ногах и видели происходившее, рассказывали, что я летел вперед, зажав рукоять «Мстителя» в зубах, и лезвие походило на огромный клюв сокола-оборотня. Никто не заметил, как меч оказался в моей руке, и как я ударил. Но когда они посмотрели на Хастингса, придавленного моим телом, меч уже глубоко сидел у него в груди.
Глава девятнадцатая
СУДЬБА
Когда я очнулся, мне стало страшно. Но мои глаза быстро прояснились, пелена расступилась. И тогда меня переполнило удивление, столь сильное, что оно походило на испуг. Хастингс лежал на спине, и в его груди торчал мой меч, раскачиваясь в такт его дыханию. Он был еще жив, и когда его глаза встретились с моими, я увидел в них что-то вроде приветствия.
В безотчетном страхе оттого, что он может вытащить меч из груди и ударит меня, я откатился от него в такой спешке, что стоявшие вокруг викинги расхохотались. Этот звук, такой мирный, вернул мне способность нормально соображать. Я поверил в чудо своего избавления от Хастингса и попытался осмыслить происходящее.
У многих викингов текла кровь, но никто не был ранен серьезно, а двойной киль спас севший на мель корабль от сильных повреждений. Белая ряса брата Годвина предстала перед моим взором одновременно с черными кудрями Морганы. Он поднялся к нам с «Гримхильды» и встал с ней рядом, словно желая защитить. Энит одиноко стояла на коленях, молясь. Меера держалась возле Убби, ее глаза блестели, а лицо обрело какую-то странную, печальную красоту. Эгберт гордо выпрямился, пытаясь выглядеть как король, но я даже не повернул головы в его сторону.
— Вы смеетесь! — крикнула Меера своим звучным голосом. — Вы, викинги, всегда смеетесь, когда вам следовало бы плакать над своей глупостью! И ты, Убби, смеялся тоже — я видела.
— Я не мог удержаться, Меера! — Убби попытался придать своему лицу пристыженное выражение.
— Твой отец и твой брат убиты рабом-выскочкой Ты не только дурак, но и трус. Почему бы тебе не вырезать ему Красного Орла, как хотел Хастингс?
— Заткнись, или я поступлю с тобой, как он. Говорят тебе, надо подождать! Я поговорю с Хастингсом, когда ему станет лучше. Он потерял не так уж много крови.
— Хастингс умрет, как только будет вынут меч, — заговорил Годвин, — ноя согласен с тобой, Убби, хватит убийств.
— Тогда я поговорю с Иваром и Бьёрном, — продолжал Убби, — мы должны это обсудить все вместе.
Бешеная жажда жизни, обретшей надежду, погнала горячую кровь в моих жилах, и я вскочил на ноги. У меня закружилась голова, но я все же сорвал с шеи Хастингса шнурок, на котором висела железная рыбка. Затем я встал рядом с ним и протянул руку к рукояти торчащего из его груди меча.
— Ударь его секирой, а то будет поздно, — крикнула Меера Убби. Но прежде, чем он успел ответить, величественно, будто король, вперед выступил Эгберт.
— Нет, между ними будет перемирие, пока не соберется совет хёвдингов, — объявил он. — Оге, ты согласен?
— Да, и грудь Хастингса — это самые удобные ножны, которые я только мог пожелать своему мечу.
— Убби, ты согласен?