Это занятие не мешало Друсилле думать о Девенише.
— Наверное, я была неправа насчет Девениша, — словно читая ее мысли, сказала мисс Фолкнер. — Он на редкость добр к Гилсу Мистер Питер Клифтон по секрету рассказал мне, что поначалу, когда его привезли в Трешем, дед был очень строг с ним. Потому он и вырос такой суровый. — Он действительно кажется суровым человеком, подумала молодая женщина. Мисс Фолкнер между тем продолжала: — А строгость покойного графа, наверное, объясняется тем, что, когда он нашел своего внука, тот был похож на беспризорника. Как я поняла, после смерти отца он жил с матерью в страшной нищете.
Глаза Друсиллы наполнились слезами при мысли о бедном мальчике, оказавшемся в руках бессердечного старика. Его заносчивость, высокомерие и холодность — все это идет оттуда, из его печального детства.
Друсилле вспомнилось, с какой нежностью Девениш держал на руках маленького Джеки Милнера и как просто он сказал ей тогда: «У меня был маленький брат».
— Вы говорите, Корделия, об этом вам рассказал мистер Клифтон? Но откуда он знает, это же никому не известно?
Мисс Фолкнер покраснела и оглянулась вокруг
— Я решила с ним поговорить, потому что волнуюсь за вас. Я ведь вижу, что Девениш вам очень нравится. Мистер Клифтон известен как человек очень умный, вот я и решила с ним посоветоваться, ведь в последние годы жизни покойного графа он был его другом и незадолго до смерти старик сказал ему, мол, он сожалеет о том, что так жестоко обращался с внуком, когда привез его в Трешем.
Друсилла подняла глаза от вышивания.
— Спасибо, Корделия, что рассказали грустную историю графа. Это многое в нем объясняет. Кто бы мог подумать, глядя на него теперь, что он был когда-то так несчастен?
Забыв о вышивании, обе женщины застыли в молчании, размышляя о колесе фортуны, которое, как писали старые поэты, одного возносит на небеса, а другого низвергает в бездну.
Словно в подтверждение этого, появился запыхавшийся Вобстер.
— Ох, мадам, — заговорил он на бегу, — боюсь, я с плохими новостями. Господин Гилс снова упал. Но он не виноват…
— С лошади?.. — воскликнула Друсилла, вскакивая.
— Да, мадам. Мы ехали по тропе вдоль ручья, и тут на кобылу кинулся бродячий пес, она встала на дыбы и сбросила господина Гилса. Все это произошло в один момент. Мы отнесли господина Гилса в его комнату. Он без сознания и до сих пор не очнулся. Просто невезение какое-то. Сколько лет езжу, а такого ни разу не было.
Забыв о Девенише, Друсилла и мисс Фолкнер бросились к Гилсу. Тот лежал в постели, бледный и недвижный, хотя никаких видимых повреждений не было. Немедленно послали за врачом.
Глава тринадцатая
Поначалу, когда они прибыли в аббатство, Харрингтон вел себя вполне прилично. Он выставил бутылку портвейна и пригласил Девениша выпить. Кроме них, в комнате находились еще двое дюжих лакеев, которые не сводили глаз с Девениша.
Девениш вежливо отказался.
— Надо отдать должное вашей выдержке, — со смехом заметил Харрингтон. — Другие стали бы возмущаться и требовать, чтобы их отпустили. Попробуйте этот портвейн, он очень хорош.
— Вполне возможно, — ледяным тоном произнес Девениш, — только я не пью с теми, кто собирается меня убить. По правде говоря, я теряюсь в догадках, почему до сих пор жив. Ведь бедного Мартина вы убили без колебаний.
— О, да он мне просто был не нужен, — возбужденно проговорил Харрингтон. — Вот вы — другое дело. Во-первых, вы должны сказать мне, говорили ли кому-нибудь о своих подозрениях насчет черной мессы и братства. Во-вторых, я подержу вас у себя до полнолуния, до следующей службы. Думаю, если принести в жертву дьяволу мужчину, это подтолкнет его к действию в моих интересах. Кстати, члены братства не знают, какова цель жертвоприношений. А это революция в Британии. Что-то она запоздала. А им кажется — это пустая забава.
Девениш смотрел на Харрингтона и не верил своим ушам.
— Вот уж забава так забава! Только можно ли назвать так принесение в жертву девушек, убийство вашего камердинера и несчастного Фолкнера? Значит, и меня вы решили внести в список своих жертв? А вы уверены, что ваши «братья» пойдут на убийство представителя высшей аристократии?
Харрингтон засмеялся.
— Я вижу, вы по-прежнему меня недооцениваете. Они и знать не будут, кого приносят в жертву, Вы будете в маске и в одежде, приличествующей великой церемонии, а посланник дьявола, то есть я, скажет им, что это предатель, который пытался донести на них властям. Так что они с восторгом вынесут вам смертный приговор.
— Вы так думаете? А я, значит, буду молчать как мышь.
— Зря паясничаете. В церкви вы над Богом не насмехаетесь, не будете насмехаться и над дьяволом в его храме. Мы заткнем вам рот кляпом.
— Ваша изобретательность просто поразительна. Прежде чем вы преподнесете меня дьяволу, могу я узнать, что за маску вы на меня нацепите?
— Архангела Гавриила, конечно, — в голосе Харрингтона звучали нотки сожаления. — Я просто удивлен. Чтобы человек вашей учености спрашивал об этом…
— Человек моей учености удивляется, что он тут вообще делает, — прервал его Девениш. — Какой-то ярмарочный балаган, недостойный людей, которые вроде бы считаются здоровыми…
Он не договорил. Харрингтон наотмашь ударил его по лицу.
— Больше никаких насмешек, Девениш, над моим господином и теми, кто ему поклоняется.
Девениш с трудом заставил себя сдержаться, видя, что один из лакеев уже двинулся к нему.
— Скажите своим бандитам, — произнес он ровным голосом, — что их вмешательство не потребуется, я не собираюсь пока давать вам оплеуху, как вы того заслуживаете. Я хотел бы перейти к делу. Первое, я не намерен говорить вам, сообщал ли я кому-либо о ваших преступных деяниях, и, второе, я не намерен становиться жертвой дьяволу ради пустой забавы своих глупых соседей. Как это сделать, пока не знаю, но я человек сообразительный, и у меня есть несколько дней, чтобы что-нибудь предумать. Это все.
С этимй словами Девениш повернулся спиной к Харрингтону, который, решив, что большего ему не добиться, приказал скучным голосом:
— Уотти, пусть лорда Девениша поместят в камеру, и поработай над ним, может, он передумает. Только поосторожнее, я не хочу никаких открытых ран. И он должен быть в состоянии идти на собственных ногах к своему концу и триумфу дьявола.
— Будет сделано, сэр, — проговорил парень богатырских размеров, на звероподобной физиономии которого было написано неудовольствие оттого, что ему не позволяют разгуляться во всю мощь. — Давай иди, — прорычал он, хватая Девениша за руку.
Граф вырвался.
— Держи свои грязные лапы подальше от меня, Я не настолько глуп, чтобы пытаться бежать от трех мордоворотов. Иди вперед, я за тобой.
— Вы меня разочаровали, Девениш, — прокричал ему в спину Харрингтон. — Я полагал, вы будете держаться мужественно. А вы самый заурядный трус.
— Трус — может быть, — повернулся к нему Девениш. — А вот заурядный — ни в коем случае. Тут вы ошибаетесь.
Как ему хотелось быть и в самом деле таким бесстрашным, как на словах… особенно позже, когда гигант и его подручный помельче били его и ничего не добившись, ушли, оставив стонать от боли и бессилия на полу камеры.
Громила, прежде чем уйти, прокричал:
— Не надейся, что так и будешь молчать! Вот пойду к хозяину и упрошу его разрешить мне действовать по настоящему, тогда и посмотрим, какой ты смелый.
Может быть, и вовсе не смелый, подумал Девениш. Когда его били, он пытался вспомнить, как маэстро фокусник учил его преодолевать боль. Самое трудное — отвлечься от боли и держать язык за зубами.
