Тем не менее она продолжала читать, пробегая глазами по красно-бурым строчкам и чувствуя удивительное умиротворение. Еще там встречались страницы с именами и адресами, но ни одно имя, ни один адрес не были ей знакомы.
В конце концов Мэдисон обнаружила, что снова поднялась на ноги и вышла на площадь. Она заметила на противоположной стороне небольшой универсальный магазинчик, но знала, что будет выглядеть странно, если войдет туда без мамы, и, как только она это поняла, впервые за прошедшие два дня почувствовала себя прежней Мэдди и заплакала.
Словно что-то пряталось внутри ее и вдруг вырвалось на свободу, и неожиданно ее глаза наполнились слезами, лицо сморщилось, а грудь начала вздыматься так, словно собиралась лопнуть от горя.
На Мэдисон навалилось все сразу — осознание того, что она оказалась далеко от дома, мамы, папы и не имеет ни малейшего понятия, где находится. Вдруг она сумела вспомнить, что с ней происходило за эти два дня, но так, словно она смотрела на события со стороны. Все, что казалось нормальным, теперь представлялось ей неправильным и пугающим. То, что она прокралась мимо спящей матери, взяла мелочь из ее кошелька, ехала в автобусе в Портленд и чувствовала возбуждение и одновременно неприятное замешательство, потом сидела в машине с очень милой женщиной, согласившейся отвезти ее в Сиэтл, потому что Мэдисон ей рассказала длинную историю, а потом та женщина стала как-то странно на нее посматривать и пошла в туалет с мобильным телефоном в руках и…
Нет, что было дальше, она не помнила. Но все остальное мгновенно всплыло в ее памяти. Включая…
Номер маминого мобильного.
Бах — и он возник у нее в голове, словно никогда оттуда и не исчезал.
Мэдисон тут же перестала плакать и быстро огляделась по сторонам, а затем побежала по тротуару, пытаясь отыскать телефон-автомат. Наконец она заметила будку на другой стороне улицы и метнулась через дорогу. Раздался гудок, и желтое такси резко свернуло, чтобы не налететь на Мэдисон, но та продолжала бежать не останавливаясь. На другой стороне площади стояло несколько автоматов, и она знала, что должна добраться до них, пока не забыла номер снова до того, как ее сознание вновь покроет пелена. Бутылка с водой вывалилась из кармана, но Мэдисон неслась прямо к телефону, протянув к нему руки и повторяя про себя номер…
Когда она набрала первые две цифры, остальное тут же улетучилось из ее памяти.
Мэдисон в отчаянии закричала и с силой ударила трубкой о стенку. Ну почему, почему так!
— Эй, — сказал проходивший мимо мужчина с огромным животом. — Поосторожнее, а то…
Мэдисон резко развернулась к нему, и он тут же замолчал.
— Отвали, жиртрест, — прорычала она, и он уставился на нее широко раскрытыми глазами, а потом поспешил убраться восвояси.
Мэдисон пришла в ужас. Она еще никогда так грубо не разговаривала со взрослыми — да и вообще ни с кем. Никогда. Даже в мыслях. Это было хуже, чем с тем мужчиной в аэропорту. Что с ней случилось?
На мгновение она застыла на месте.
Затем моргнула и осторожно положила трубку на место. Неожиданно у нее в голове прояснилось. Она больше не хотела звонить матери. Она вспомнила, что может воспользоваться другим номером — тем, что написан на белой визитке, заложенной в записную книжку. Но она уже звонила ему, и он разговаривал с ней ужасно важным голосом. По непонятной ей причине Мэдисон была уверена, что ему нельзя доверять.
Она отвернулась от телефона, посмотрела на противоположную сторону площади и удивилась, что всего несколько минут назад заливалась слезами. Теперь ей казалось, что все в полном порядке. Она далеко от дома, мамы и папы, от всего, что твердило, будто она маленькая девочка и все ей могут указывать, что она должна делать. Вот уже несколько месяцев она чувствовала, что это неправильно. Что она обладает собственной силой. Теперь она может приказывать людям исполнять ее желания. Вне всякого сомнения, она свяжется с Элисон и Саймоном и задаст им пару вопросов. Но не сейчас. Она снова проголодалась и знала, чего хочет, и это была не плитка гранолы, а большой завтрак, яйца всмятку, жареная картошка и острый соус.
Мэдисон пошла по улице в сторону рынка. Она шагала уверенно, высоко подняв голову, и теперь если люди и обращали на нее внимание, они не спрашивали себя, почему такая маленькая девочка разгуливает одна по городу и где ее родители, — они задавали себе вопрос, что делает эту девочку такой уверенной, такой взрослой, такой цельной.
Глава 19
Я приехал в Сиэтл за час до того, как мы условились встретиться, и какое-то время провел в магазине книг и пластинок на Четвертой авеню. Я отправился в секцию джаза и нашел продавца, выглядевшего так, словно он предпочел бы кататься на сноуборде, а не торчать тут в магазине, и достал свой мобильный телефон. Я проиграл ему один из звуковых файлов, переписанных с телефона Эми. Он наклонился, приложив ухо к телефону, послушал примерно две секунды, а затем принялся энергично кивать головой.
— Байдербек,[22] — сказал он. — «Хорошего человека найти трудно». Классика. И очень верно.
Он проводил меня к нужному стеллажу, провел рукой по дискам, словно по чьему-то позвоночнику, и выхватил один. На черно-белой фотографии был изображен какой-то тип с чем-то вроде трубы в руках. Я позволил продавцу уговорить себя купить диск.
— Какая жалость, — заявил он, пока мы ждали подтверждения моей карточки. — Я имею в виду Бикса. Поразительный музыкант. Почти не знал нот, но играл как бог. Умер в двадцать восемь. Допился до смерти.
И вздохнул, словно потерял близкого родственника.
Я прошел по Пайк-стрит до рынка и сел напротив за одним из уличных столиков «Сиэтлз Бест».[23] До встречи еще оставалось время. Фишер отказался сказать мне что- нибудь по телефону, видимо решив — и правильно, — что ему не удастся выманить меня, если он сообщит мне все, что знает. Собственная голова казалась мне пустой и ослепительно чистой. Атмосфера в нашем доме накануне вечером была напряженной. Я чувствовал, что Эми ведет себя, если можно так выразиться, нормальнее, чем обычно. Она принадлежит к категории людей, которые умеют взять пригоршни случайных компонентов, разбросать их вокруг себя, и они, словно по собственной воле, заполнят миски и будут выглядеть великолепно и иметь потрясающий вкус. Прошлым вечером еда показалась мне практически несъедобной, и, думаю, вовсе не из-за того, что внутри у меня все горело. Потом она некоторое время работала в своем кабинете и чуть позже вышла оттуда с рассеянным видом. Уже ближе к ночи, отправившись покурить на веранду, я увидел в окно, как она села и принялась листать книжки, лежащие на кофейном столике, как будто что-то искала, но не могла найти. За последние пару лет она иногда впадала в такое состояние, но если я спрашивал, все ли у нее в порядке, говорила, что все хорошо.
Когда утром я уехал, сказав, что собираюсь в городе наладить кое-какие контакты с полицией, она резко вскинула голову, поколебалась мгновение, а потом пожала плечами.
— Вообще-то мне не кажется, что это такая уж хорошая идея, — сказала она и вернулась к своей работе.
Но когда я отъехал от дома, примерно через двадцать минут я получил от нее сообщение:
Я не знал, как понимать ее послание, и потому сидел в машине холодным ранним утром, стараясь ни о чем не думать. Однажды я слышал историю о ранних поселенцах, пришедших в эти края. Когда европейцы наконец высадились на северо-западном берегу Америки, чувствуя себя героями-завоевателями в новых
