Нины в груди подпрыгнуло сердце.
Значит, пальто здесь. Хорошая новость. Но если оно лежит на полу, его можно как-то зацепить и телефон может выпасть. А если удастся до него добраться… или сделать так, чтобы ей его дали…
– Мне холодно, – сказала она. – Пол очень холодный.
Казалось, он ее не слышит. Когда он выпрямился, оказалось, что он держит в руке маленькую коробочку, похожую на коробку от детских туфелек. Снова сев на нижнюю ступеньку, он открыл ее и некоторое время просматривал содержимое, словно забыв про Нину. Потом он показал ей несколько сделанных на поляроиде фотографий.
Нине они ничего не говорили, кроме того, что на них были изображены женщины и девочки разного возраста, снятые в солнечную погоду.
– Я не делал ничего плохого, – сказал он. – Никому из них. Много лет. Я даже жил рядом с… Смотрите.
Он поднес фотографию настолько близко к ее лицу, что было трудно сфокусировать взгляд на снимке, который изображал двух маленьких девочек лет четырех, может быть, пяти. Девочки улыбались.
– Симпатичные.
– Мои соседки.
– В самом деле? Живут здесь рядом?
– Нет. Я не жил здесь уже очень давно.
– Так как же вы оказались в этом доме?
– Он до сих пор мне принадлежит, но… Я жил здесь со своей женой.
– Вы женаты?
– Больше нет.
Нина уже открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но снова его закрыла. Здесь командовала не она. И это не был допрос человека, ожидающего суда. В воздухе повисла гнетущая тишина.
Наконец он снова заговорил.
– Мы познакомились, когда я вернулся из армии. Несколько лет мы переезжали с места на место, потом нашли этот дом, и он нас вполне устроил. Я получил диплом учителя. Мне всегда хорошо давалась математика, и я преподавал ее в местной школе. Но…
Последовала долгая пауза.
– В армии я был совершенно нормальным. Там я мог… но не делал этого. Но что-то… стало не так, после того как я прожил какое-то время здесь. Не мог заставить голову нормально работать. Числа опять перестали в ней складываться.
Нина не смогла удержаться.
– Что? Хотите сказать, что во всем виноват Торнтон? Что этот город заставлял вас так поступать? Не слишком удачное объяснение, должна вам сказать.
– Мне все равно. Долгое время я был как все. Я знал, что могу поступить дурно, если себе это позволю. Но я этого не хотел. Я… я старался как мог. Но потом…
Он опустил голову на руки.
– Одна ученица. В школе. Она напомнила мне Карлу. Этого хватило. Она была похожа на Карлу. И все. Хлоп. Конец.
– Кто такая Карла? Ваша жена?
– Мою жену звали Лори. Вы что, не слушаете?
– Извините. Так кто эта Карла?
– Девушка, которую я знал много лет назад. В школе. Она стала для меня первой.
– Первой, с которой вы занялись сексом?
– Да.
– Но вы имеете в виду не это.
– Нет.
– Вы ее убили.
– Да.
Он рассказал Нине про ту девушку, Карлу. Он помнил ее лицо во всех деталях, ее походку. Он мог вспомнить и свои приготовления, хотя ему казалось тогда, будто он думает и делает нечто совершенно другое, вполне естественное. Он помнил, как сидел потом на берегу реки, на том самом месте, где играл в детстве. В ту ночь было темно и холодно и шел дождь. Он сидел на твердой, потрескавшейся земле, рядом лежала отрезанная рука девушки, и нигде не было ни огонька, если не считать мерцающих окон домов на другом берегу. Если отвернуться и прислушаться к шуму ветра, можно было поверить, будто весь мир куда- то исчез, будто ты вернулся назад во времени, туда, где еще не существовало того, что было сейчас для тебя дорого, где мужчины и мальчики могли быть собой.
Сущность того, что он совершил, уже постепенно размывалась в его мозгу, и, как ни странно, его не беспокоило, что его могут найти. Какое-то мгновение ему казалось, будто он сидит на краю мироздания, с трудом понимая, как оно может иметь над ним хоть какую-то власть. Снова повернувшись и взглянув на свет в окнах домов, он понял, что никто не может его увидеть, точно так же, как если бы он постучал в дверь, его никто бы не услышал. Их жизнь была теперь для него закрыта. Идти больше было некуда. Он просто сидел под дождем и прислушивался к звукам природы, пока не стало слишком холодно, и он отправился домой, где съел кусок холодной курицы и пошел спать.
Ничего подобного потом долго не происходило. Возможно, на этом все могло бы и закончиться, остаться реальным, но единственным в своем роде фактом. Но этого не случилось. Карла стала для него первой – но далеко не последней.
Он честно пытался. Он пошел в армию. Он исколесил полмира, пока наконец не уволился и не поселился в приятном городке, где у него появились работа, жена и ребенок.
Но было слишком поздно. Всегда оказывалось слишком поздно.
– Так или иначе, она оказалась глупой девчонкой – та, которая была похожа на Карлу. Действительно тупая как пробка. Родители с радостью поверили, что она куда-то сбежала, уехала в Калифорнию, как все прочие ленивые шлюхи.
– Как давно это было?
– Пятнадцать лет назад, – ответил он, – Это случалось не часто. Я не позволял себе такого. И никогда не трогал женщин из Торнтона или Драйфорда. Один раз – официантку из Оуэнсвилла. Они теперь все в лесу. Никто их никогда не найдет. Но с тех пор, как я начал… я думал, что справляюсь. Конечно, ничего хорошего в том не было, но я пытался держать ситуацию под контролем.
– Ваша жена ничего не знала? Не догадывалась?
Он немного помолчал.
– Она ушла.
– В самом деле?
Он отвел взгляд.
– Нет.
Неожиданно он нахмурился и поднял голову.
– Вы слышали?
– Я ничего не слышала, – ответила Нина. – А что вам послышалось?
Он покачал головой.
– Иногда, во время ночной грозы, она сильно пугалась.
– Ваша жена?
– Она слышала гром и думала, будто это кричит само небо. Она думала, что ночь гневается и ищет, с кем бы расправиться. Я говорил ей, что ничего особенного в этом нет, что это всего лишь шум, подобный тому, который производят играющие дети. Я говорил, что гром – это просто шум, оттого что где-то далеко играет небо.
Некоторое время он молчал, и Нина поняла, что он плачет.
– Джим, – мягко сказала она. – Мне действительно очень холодно. Я плохо себя чувствую. Вы не могли бы… нельзя ли мне взять мое пальто? Можете просто накрыть меня им. Чтобы мне было тепло. Уверена, он не станет возражать.
