тогда снова напрягай мозги…
— Здравствуй, Андрей. — Бесстрастность в голосе Валентины была деланной — чувствовалось, что затянувшаяся игра в «Кто первый позвонит?» заставила его подругу изрядно понервничать.
— Здравствуй.
— Я решила… — Она замялась, не зная, как обосновать свой звонок, чтобы он не походил на капитуляцию.
— …Разведать обстановку на линии фронта? Не стесняйся, называй вещи своими именами.
— Не очень удачная формулировка. Я женщина не воинственная. Но если тебе угодно выражаться именно так… — Он представил, как она пожимает плечиками. — Ты прочел мою записку?
— Прочел.
— Ну и?..
— Как видишь, пока не позвонил.
— Что значит «пока»? — В ее голосе прорезались знакомые ему нотки раздражения. — Ты хочешь, чтобы я предоставила тебе на раздумье целый месяц и ежедневно, как дура, справлялась, не приблизилось ли ваше величество к окончательному ответу?
— Бог с тобой, Валя. Ничего я не хочу. Зачем отнимать твое драгоценное время? Считай, что, сказав «пока», я просто оговорился. Не было этого слова. Не было! Если уж совсем откровенно, то я как-то и не ждал твоего звонка. Сейчас пишу новую повесть. Мысли прут, работа кипит…
— Вот как? Ну что ж, непоколебимый Андрей Ворохов… Честно говоря, мне не верится, что ты приковал себя цепями к компьютеру. Ты всегда предпочитал совмещать духовные радости с телесными. Дай-ка попробую угадать. Наверное, уже подцепил какую-нибудь длинноногую дурочку. В отличие от меня с ней всегда легко и приятно, потому что из всех писателей она знает только Льва Толстого — в школе проходила — да теперь еще Андрея Ворохова. Ты будешь по-прежнему выстукивать свои нетленные повести, а она — превозносить их до небес, просто потому, что нельзя перечить своему божку. Ну что, угадала?
— Занятно, занятно. В таком случае позволь и мне блеснуть даром ясновидения. Ты, конечно же, сошлась с очень крутым и невероятно образованным писателем. На досуге он любит почитать Пруста и Пелевина. А потом берет отбойный молоток и начинает по трафарету вырубать из каррарского мрамора широкоплечих суперменов, в одиночку спасающих мир. Именно таких героев сейчас остро не хватает нашей литературе, а потому труд писателя достойно оплачивается. У него уже есть дачка, «тачка» и собачка. А теперь ему достался особо ценный приз — очаровательная интеллигентная подруга, тонко улавливающая, как шуршание бумаги, выходящей из принтера, плавно переходит в приятный хруст дензнаков.
— Перестань ерничать! — взвилось в трубке совсем не колоратурное сопрано. — Какая же я была идиотка… За столько времени не смогла понять, что тебе до конца жизни строить воздушные замки! Все, я сыта по горло. Прощай, Андрей. И никогда — слышишь? — никогда мне больше не звони! — Наступила пауза. Валентина, видимо, в запале успела позабыть о том, что сама, не вытерпев, позвонила первой. Теперь до нее дошло, как глупо выглядит последняя фраза. Она лихорадочно соображала, как исправить свой ляпсус, выдать напоследок нечто очень едкое, чтобы Андрея действительно задело. Но ничего не придумала и наконец в сердцах бросила трубку.
«Вот и все, — подумал Ворохов. — Еще одна женщина отказалась потакать монстру, отвергшему все попытки сделать его человеком. Что ж, оно и к лучшему. Уж слишком разными были у нас представления об облике синей птицы. Она свою, конечно, поймает — хватка есть. А я?..»
Как ни странно, все эти дни Ворохов старался не вспоминать об удивительном вечере у «мечтателей». Видимо, так до конца и не поверил, что розданные ему щедрые авансы — не плод больного воображения. Слишком часто приходилось разочаровываться. Стоило какому-нибудь издательству «обнадежить» Андрея ничего незначащей фразой «Ваша рукопись принята к рассмотрению», как он немедленно начинал строить радужные планы, прикидывать, что еще можно предложить добрым столичным дядям.
Но «рассмотрение» всегда заканчивалось не в его пользу. Вместо того чтобы посмеяться над своей наивностью и тут же предпринять вторую попытку, Ворохов неизменно начинал хандрить, надолго выбиваясь из колеи. И все же в конце концов он, кажется, научился воспринимать неудачи философии. А вместе с тем — не особенно обольщаться, когда изредка фортуне надоедало хмуриться.
Ворохов снова уселся за компьютер, но через полчаса телефон опять зазвонил. На этот раз Андрей хладнокровно «добил» предложение и лишь затем взял трубку.
— Алло!
Из трубки послышалась музыка. «Та-та-та, та-та-та, та-та-та!» — задорно пели скрипки. Начало второй части Восьмой симфонии Бетховена — то самое жизнерадостное аллегретто, мелодию которого главный «мечтатель» избрал для своего дверного звонка. Только сейчас оно, несомненно, звучало в исполнении симфонического оркестра.
— Кирилл Ильич? — вырвалось у Ворохова прежде, чем он понял свою ошибку. Председатель, казалось, больше всего боялся, что его сочтут излишне серьезным — отсюда и постоянная улыбка, и слова с уменьшительными суффиксами, которыми он усыпал свою речь. Но почему-то создавалось впечатление, что все это не от чистого сердца. Не выпячивая особо свое руководящее положение, Кирилл Ильич на самом деле, похоже, упивался им. А значит, старался соответствовать статусу. Председателю приличествует, приглашая нового человека на заседание клуба, послать официальное письмо. Так он и сделал. После того, как знакомство состоялось, можно и позвонить. Но такому человеку несолидно начинать с намеков, подносить телефонную трубку к проигрывателю — дескать, прояви смекалку, догадайся, кому понадобился! Нет, так мог поступить только рядовой член общества! Но кто именно?
И вдруг его осенило.
— Марго? — взволнованно спросил он. — Марго, это ты?
Музыка сразу зазвучала тише — раза в два.
— Марго, я знаю, что это ты. Слушаю тебя!
Музыку выключили.
— Ты снова угадал, — послышался в трубке голос Марго.
— Как и тогда на вечеринке. Молодец!
— Слушай, а почему ты была так уверена, что мне врезалось в память звучание этого звонка?
— Ну вот, перехвалила, — вздохнула Марго. — Сам же мне об этом сказал в перерыве между танцами. Забыл?
— Ах да… Но зачем такая таинственность?
— Видишь ли… Ты мог бы оказаться не один. Я подумала: ты обязательно догадаешься, кто звонит, и, если у тебя дама, как-то дашь это понять. Тогда бы я повесила трубку и перезвонила в другой раз. Зачем создавать тебе проблемы?
— Слушай, Марго, на данном историческом отрезке у меня никого нет.
— Правда? А я думала… Хорошо, могу я сейчас к тебе приехать?
— Ко мне? — Ворохов обалдел. Ай да Маргарита Николаевна! Даже до дома себя проводить не разрешила, а теперь сама напрашивается в гости к малознакомому мужчине. Это, безусловно, что-нибудь да значит…
— Конечно, конечно, — торопливо ответил он. — Жду! Адрес знаешь?
— Знаю. Только ничего не готовь — я не задержусь. До встречи!
Ворохов победно отстучал у себя на груди внезапно ставшую родной мелодию и пару раз от избытка чувств крутанулся на пятке. Затем кинулся наводить в квартире хотя бы подобие порядка и, справившись с этим минут за семь, начал ожесточенно гладить брюки. Когда раздался дверной звонок, Андрей был уже полностью экипирован.
— Так вот как живет современный Мастер! — сказала Марго, войдя в комнату и критически оглядев ее. Чувствовалось, что на языке у нее так и вертится фраза киношного Ивана Васильевича: «Хоромы-то тесные!»
— Бедность — сестра таланта, — отшутился Ворохов, переиначив пословицу. — Так было, есть и будет. Больше шансов выиграть в лотерею, чем заработать рубль своим трудом — это Булгаков точно подметил. Но пока мне хватает и этих апартаментов. Садись сюда, — он показал на диван-кровать, — а я сейчас что- нибудь сварганю. Чай, кофе?
— Спасибо, ни того, ни другого. Мы просто поболтаем.
