коммуникаций и создал прочный тыл. Лучшим средством удержания инициативы и подъема духа экспедиционных сил он считал наступление на крепость. Но для этого еще не все было готово. Кроме того, в русском отряде не было ясного представления о неприятеле, его приемах борьбы и боевых качествах, так как среди участников похода Ломакина на этот счет сложились противоречивые мнения.
Сам Скобелев об этом говорил: «Жаль, что я не был в деле с этим неприятелем. Без этой данной я все-таки, в конце концов, в потемках». И он решился на обдуманный, но отчаянно смелый шаг. Чтобы «доказать как своим, так и неприятелю наше превосходство, несмотря на его численность», он решил провести с небольшим отрядом рекогносцировку крепости. Отряд имел 344 штыка, 311 шашек, 10 орудий и 8 ракетных станков. Вести отряд Скобелев решил сам. В поход не было взято ни палаток, ни фуража, но большой боезапас и продуктов на 6—12 дней, а вместо водки — чай. 1 июля отряд выступил из Бами и, заняв несколько населенных пунктов, 5-го достиг Ягин-Батыр-кала в 12 верстах от крепости. Не столкнувшись с противником, уклонявшимся от боя, Скобелев здесь заночевал. На следующий день он решил рекогносцировать крепость и, если понадобится, принять бой. В 3 часа 30 минут отряд двинулся к крепости, у которой собрались 25 тыс. конных и пеших воинов, 800 всадников из Мерва и 150 союзников из других племен. По численности и вооружению отряда противник сразу понял цель похода. О бое 6 июля и последовавшей за ним ночи дает представление рассказ одного из его участников, гардемарина из Кронштадта Майера, добровольца экспедиции.
«Самое художественное, самое правдивое описание не даст вам, читатель, того ощущения, которое охватывало, опьяняло участников этого боя. Смешиваясь с громом выстрелов, музыка непрерывно оглашала степь воинственными звуками марша, и эта кучка людей в 800 человек, окруженная десятками тысяч беспощадных, рассвирепевших врагов, сыпавших пулями, стройно, как на параде, двигалась под знойными лучами солнца, ярко освещавшими эту эпическую борьбу. Только один незабвенный герой, белый генерал, мог своим высоким гением довести назад этих людей через массу неприятеля… Минута смущения, минута нерешимости и отряд бы погиб… Но смущения не было. Равняясь под музыку, шли солдаты, воодушевленные духом своего геройского вождя, и неприятель расступался перед этой гордой фалангой «белых рубах», грозным молчанием отвечавших на сыпавшиеся пули. Но вот колонна останавливается, развертывает фронт, который сразу окутывается клубами дыма; меткий, единодушный залп гремит, как один выстрел… Снова играет музыка, снова стройно тянутся ряды «белых рубах», солнце сверкает на штыках, и текинцы с озлоблением начинают сознавать, что выше их сил помешать урусу делать, что он хочет. Дисциплиною и меткостью огня неприятель был удерживаем от решительного нападения.
Кончена рекогносцировка. Отряд расположился за глиняными стенами Ягин-Батыр-кала, приготовившись к ночной атаке противника. Действительно, в два часа ночи послышались
Подробное описание рекогносцировки оставил и А.В.Верещагин. Он также писал, что хотя отряд находился в ста двадцати верстах от Вами и в двенадцати — от Геок-Тепе, Скобелев все же искал боя, хотел, по его словам, «вызвать огонь». Скопления масс текинцев были столь огромны, что временами свита Скобелева робела. «Никогда ни одно большое сражение в турецкой кампании не производило на меня такого впечатления», — вспоминал А.Верещагин.
Во время рекогносцировки Скобелев продолжал учебу и воспитание войск, что составляло одну из ее целей. Ракеты временами капризничали, и чтобы солдаты их не боялись, он наехал на неразорвавшуюся ракету конем. Конь был ранен, но своим поступком генерал вызвал среди солдат бурю восторга. Когда при штурме сада, окружавшего Ягин-Батыр-кала, пехота замялась, он заставил ее под огнем проделать ружейные приемы и быстро восстановил боеспособность.
8 июля отряд был уже в Вами, достигнув его почти без потерь (3 убитых и 8 раненых). Отпевая погибших, священник добавил: «И слава человеческая аки дым преходящий!» Эта фраза понравилась Скобелеву, и он заметил Баранку: «Ведь вот, Алексей Никитич, подгулял поп, а дело сказал: и слава человеческая аки дым преходящий!»
Успех рекогносцировочного похода, связанного с таким огромным риском, был обеспечен двумя факторами: водительством Скобелева и исключительно высокими боевыми и моральными качествами войск. В обращении к ним Скобелев разъяснял, что лишь знание русского солдата позволило ему решиться на движение в логово врага с таким крошечным отрядом. Рекогносцировка дала многое. Она укрепила в личном составе всей экспедиции веру в свои силы и в конечную победу.
Она дала и большее, чем раньше, знание противника, показав, что его вооружение улучшилось, что улучшена и крепость, что противник перенимает опыт русских, чему помогают его природные военные дарования. Выяснилось, что обложить крепость невозможно; штурмовать, ввиду законченности крепости и неравенства живой силы, очень рискованно. Взвесив обстановку, Скобелев принял план ускоренной осады.
В эти дни он узнал о постигшем его большом личном горе. В ночь с 8 на 9 июля Н.И.Гродеков, вскрывая почту, прочел телеграмму из Главного штаба, в которой сообщалось об убийстве матери Михаила Дмитриевича в Болгарии. Известие потрясло Скобелева.
«— Ужасно, ужасно! — рыдая, повторял Михаил Дмитриевич. — Турки, турки, мои враги, убили мою любимую мать! О, если так! Тогда и я же заплачу им тем же ужасом. Я из вашей крови, варвары, убийцы, разолью моря по трупам ваших детей и отцов! Подниму на ноги все Балканы, перережу ваших жен, огнем покрою ваши дома и поля! Ха-ха-ха! Слыханное ли дело? Шестидесятилетнюю старушку убивать — как месть сыну!»
Оказалось, однако, что убийцами были не турки и не немцы, которых также подозревал Скобелев, а его ординарец.
Почему же и как произошло это убийство? — может спросить нетерпеливый читатель. — И что же это за ординарец? Об этом я подробно расскажу позже, в связи с другими событиями. А пока не будем отвлекаться.
В минуту слабости Скобелев даже пытался оставить войска и отправиться на похороны, но, пристыженный царем за малодушие, взял себя в руки и возобновил свою кипучую деятельность, заглушая ею терзавшее его горе. 25 июля он с сотней казаков сделал в седле пробег в 300 верст за трое суток к Михайловскому заливу, оттуда проследовал в Красноводск и Чикишляр, посетив все пункты, где присутствие его было необходимо, несмотря на то, что свита его не имела сил двигаться дальше и осталась отдыхать в Малакарах. В Чикишляре он получил сведения о готовящемся нападении на Бами и за 25 часов проскакал 230 верст, явившись в самый тревожный момент. Нападение последовало через день одновременно на несколько пунктов и было отбито с большим уроном для атаковавших. Каждый солдат дрался около Скобелева львом, уверенность в победе не покидала войска, даже когда приходилось сражаться одному против десяти и когда враг завладевал траншеями.
Рекогносцировка и успешное отражение нападения на Бами произвели подавляющее впечатление на текинцев. Хотя во время рекогносцировки они потеряли четырех знатных и немногим более двухсот простых воинов, молва, как всегда бывает на Востоке, многократно увеличила эти потери. Главное же, у них поколебалась вера в свою способность отразить русское наступление. На специально собранном совете предводители решили направить в соседние страны послов с просьбой об отводе им земель для переселения. Действия и личность Скобелева произвели на них такое впечатление, что они, прозвав его «Гезкаллы» (кровавые глаза), говорили о нем в Персии: «Мы боимся этого генерала. Будь на его месте другой, мы могли бы рассчитывать на верный успех». Видя, что успех русского наступления базируется на Скобелеве, текинцы решили его ликвидировать. Покушение произошло в ночь на 14 августа в Бами, во время пиршества, когда Скобелев раздавал награды и произносил речь. Выстрел раздался со стороны базара, пуля пролетела мимо его головы. Он сначала закончил речь и лишь после этого дал приказ о
