только они появлялись, совершался удивительный подъем духа… Ничего подобного, жизненного и центрального, не представляет собою молчаливая фигура Мольтке. Это военный, чрезвычайно даровитый генерал в самом специальном значении».
На мой взгляд, есть основание поставить Скобелева даже выше Мольтке и если не рядом, то, с некоторыми оговорками, близко к Наполеону. Мольтке был создателем совершенной, казалось бы безупречной германской военной машины. Это высококвалифицированный, талантливый военный профессионал. Война была для него движением и столкновением войсковых масс, а сам он являлся мастером планирования военных операций. По своим воззрениям и кругозору это типичный представитель германской военной касты. Скобелев, будучи столь же квалифицированным профессионалом, отличался от Мольтке тем, что не только умел воспламенять дух армии, действовать на сердце «мужика», народа, но и социологически глубже смотрел на природу войны. Ему были чужды кастовость и взгляд на армию как на машину, всецело определяющую исход войны. Исход, по его мнению, зависел не только от армии, но прежде всего от силы народного сопротивления, если, конечно, это справедливая война подвергшегося иноземному нашествию народа. Тот же автор рассказывает, что во время совместной поездки в вагоне поезда он высказал Скобелеву опасения авторитета, на что Скобелев возразил: «Ну, в две-то недели не дойдет, может быть, одну-две победы и одержит, а потом, знаете ли, я глубоко верую, что потом мы разобьем этого немца, страшно, надолго разобьем… Вот она где, сила! — указал рукой по направлению к деревушке Михаил Дмитриевич. — Эта сила непобедима!»
Вот где видел Скобелев источник непобедимости России. В народе он видел ключ к конечной победе. Другие его стратегические принципы нам известны. Если Мольтке и вся германская военная мысль делали ставку на нанесение полного поражения противнику в одном или нескольких генеральных сражениях, и, лишь когда определился франко-русский союз, престарелый фельдмаршал стал высказывать определенные опасения в возможности столь благоприятного для Германии поворота событий, то Скобелев исходил из того, что война примет затяжной характер и будет вестись до полного истощения сил обеих сторон. Прав он был и в том, что решающая роль генерального сражения и само это понятие навсегда ушли в прошлое. Скобелевский же взгляд на роль народа в войне был совершенно чужд Мольтке и другим германским авторитетам. Вот почему мы склонны поставить Скобелева, как полководца и военного мыслителя, несравненно выше Мольтке, вслед за Наполеоном, также, как известно, одерживавшим победы лишь до тех пор, пока он опирался на народ, на массы. Оговорка, почему вслед, а не рядом, наверное, понятна: Скобелев был равен Наполеону своим талантом, но не количеством и масштабами проведенных кампаний.
В Западной Европе имя Скобелева пользовалось широкой известностью и высоким уважением. После окончания войны в Туркмении его действия были признаны «образцовыми», а его самого как отечественные, так и заграничные военные авторитеты единодушно называли «талантливейшим из современных ему генералов Европы». Уважение к Скобелеву высказывали и военные Германии, несмотря на известные немцам антигерманские чувства Скобелева. В.В.Верещагин, например, рассказывал, что почитавшийся Скобелевым Мольтке «…со своей стороны, по-видимому, был неравнодушен к юному, бурному, но многоталантливому собрату по оружию; по крайней мере, когда я говорил с Мольтке о Скобелеве, после смерти последнего, в голосе «великого молчальника» слышалась нежная, отеческая нота, которой я не ожидал от прусского генерала». Англичане, военные и журналисты, также воздавали Скобелеву должное, имя его в этой стране, при всех противоречиях с Россией в Азии, было очень популярно. Американцы, наблюдавшие русского генерала на войне, писали об «изумительном военном гении Скобелева. Я умышленно употребляю это выражение и твердо верю, — высказывал свое убеждение Грин, — что если Скобелеву суждено прожить еще двадцать лет (писано в 1880 г. —
При широком признании военного таланта, даже гения Скобелева, при его небывалой в истории России всенародной славе, находились, однако, сомневающиеся, по незнанию или по недоброжелательности утверждавшие, что он был всего лишь лихой рубака, отчаянно храбрый, даже не лишенный таланта, но не подходивший для роли вождя армии в большой войне. В связи с этим в литературе ставился волновавший современников вопрос: потеряла Россия в лице Скобелева только героя или серьезного главнокомандующего? После русско-японской войны этот вопрос связывался с другим: могла ли война проходить и окончиться иначе, если бы главнокомандующим был Скобелев? Вот как отвечал на этот двойной вопрос А.Витмер, военный специалист высокого ранга (академический профессор, генерал), в суждениях которого профессиональная компетенция соединяется с системой и обстоятельностью педагога. Ответ затруднителен, замечает Витмер, потому что роль главнокомандующего требует сочетания многих качеств ума и характера. «Однако несомненно, в Скобелеве были данные, необходимые для роли серьезного военачальника… Помимо большого ума, Скобелев обладал характером решительным, способным принимать самые смелые, даже чересчур смелые решения… Он был талантлив, в нем была искра Божия, без которой великие дела невозможны. Благодаря этой искре, он умел привлекать к себе людей, действовать обаятельно на массы». Но и этого мало, продолжал Витмер, надо еще уметь выбирать помощников, а это тоже далеко не просто. Одни боятся около себя талантов, либо боятся кого-то обидеть из страха перед высшими, либо просто не понимают людей, принимая высокую награду у какого-либо лица за его способность командовать армией. «Таким, к отчаянию своих почитателей, к числу которых принадлежал и я, — сознавался Витмер, — показал себя Куропаткин», этот прекрасный исполнитель командных ролей среднего уровня, оказавшийся совершенно непригодным для выполнения роли главнокомандующего. Пример противоположного, приводимый Витмером, — император Вильгельм, который не боялся держать около себя Бисмарка и Мольтке.
«Каким показал бы себя в этом смысле Скобелев? — ставил Витмер новый вопрос. — Здравый, обширный ум, прекрасное знание военного дела и военной истории, основательному изучению которых он посвящал после Академии все свои досуги, понимание людей, чуткость натуры, вместе с огромной самоуверенностью, верой в свои силы, в свое превосходство — качества, несомненно присущие Скобелеву, — все это, вместе взятое, позволяет думать, что при выборе помощников он руководствовался бы единственным побуждением — их пригодностью для дела, и что выбор их был бы поэтому удачным». Куропаткина, например, Скобелев поощрял, не боясь. Гудиму-Левковича, умного, ученого, благородного, но вялого, удалил, несмотря на его высокие придворные связи. И в Маньчжурии он бы, конечно, не оставил на должностях опозорившихся командиров. Скобелев постоянно рос как полководец. В частности, он хорошо понимал необходимость концентрации сил. В связи с этим, констатировал Витмер, обвинения Скобелева за Шейново были несправедливыми. Под Риволи австрийцы были разбиты потому, что шли в атаку неодновременно несколькими колоннами. То же могло случиться и здесь. Решение отложить атаку до полного сосредоточения сил было правильным. «…Честь решимости отложить атаку до 28-го всецело должна быть приписана Скобелеву…», а не советчикам. Мало ли всяких советов приходится выслушивать командиру.
«Вот данные, говорящие за то, что если бы в Маньчжурии во главе нашей армии стоял Скобелев, война имела бы иной результат», — заключал Витмер. «…Сколько раз мне приходилось говорить: Господи, если бы был Скобелев! Если бы был Скобелев, возможен ли был Тюренчен, куда Куропаткину не угодно было даже пожаловать, чтобы хотя взглянуть на японцев, целых шесть дней употребивших на переправу, тогда как Скобелев, под Геок-Тепе, бросил свой отряд для безумно смелой рекогносцировки, чтобы только посмотреть на незнакомого врага. Если бы был Скобелев, разве мыслим был бы Вафангоу, куда также не удостоил приехать командующий армией? А беспрепятственные высадки японцев? А Ляоян? Если бы был Скобелев, разве не была бы уничтожена армия Куроки до последнего человека? А!.. Если бы, если бы!»
Оценивая Скобелева с военно-исторической точки зрения, нельзя не признать, что его деятельность представляет наивысший взлет русского военного искусства за время от окончания наполеоновских войн до Первой мировой войны включительно. Ни недоброй памяти николаевская эпоха, ни начало нашего века не выдвинули фигуры такого масштаба. Скобелев — самая славная, самая героическая и яркая страница этого столетия, отмеченного в его последний период переломными сдвигами в развитии военной техники, тактики и стратегии. Исторически Скобелев соединял военное искусство XIX века с Первой мировой войной, был одним из наиболее активных генералов, вырабатывавших основы современного боя и войны. Его выводы из накопленного боевого опыта, формулированные в приказах, его стратегические планы и другие труды
