немцев, в обширном смысле слова». Корреспондентка с ним солидаризировалась. По ее мнению, все неприятности ее друга были «иллюстрацией силы немецкой партии». Другие друзья Скобелева, в том числе из гражданских лиц, были того же мнения.
Антигерманские речи и высказывания Скобелева получили всероссийское распространение и вызвали широкий общественный резонанс, на который он, может быть, и рассчитывал, когда говорил, что «чужестранец проник всюду», что «у себя мы не у себя». Все, кто возмущался если не засильем немцев, как во времена бироновщины, то их широким проникновением во все сферы русской жизни, находили в речах Скобелева созвучие своим настроениям. «С легкой руки Скобелева раздражение против немцев стало у нас расти быстро», — констатировало эмигрантское «Общее дело». Свой антигерманизм Скобелев выражал как мог, во всяких формах. Например, «…на обеде в Гатчине в день рождения императора Вильгельма не присутствовали: Игнатьев и два кавалера прусского ордена «Pour le merite» Скобелев и Имеретинский».
Иллюстрацией роста антинемецких настроении стала вышедшая в 1882 г., при жизни Скобелева, брошюра К.В.Трубникова под характерным названием «Немец и иезуит в России», в которой, в частности, говорилось: «Генерал Скобелев в настоящую минуту является самым видным, модным человеком в Европе… В речах Скобелева о немцах в России нет ничего нового. Ново только одно: утверждение Скобелева, что от влияния немцев мы избавимся лишь с оружием в руках… В России хозяева, конечно, русские, а не немцы… Пагубное, унизительное для нас состояние дел заключалось в том, что немцы считали себя имеющими преимущественное право занимать высшие места на поприще государственного и общественного служения». Сам Скобелев более других возмущался этим положением. Д.Д.Оболенский вспоминал, что во время поездки по Москве, где на каждом шагу красовались немецкие вывески, Скобелев говорил извозчику: «Читай», и после того, как тот произносил чуждые его слуху имена, всякий раз повторял: «Что же это такое с матушкой Москвой Белокаменной? Совсем онемечилась». Некоторые друзья даже опасались, что Скобелев может стать жертвой немецкой ненависти.
Вопрос пытливого читателя. Наблюдая антигерманизм Скобелева, в тех условиях, конечно, вполне оправданный, не могу отделаться от мысли: может быть, это чувство было какой-то ненавистью к немцам просто как к немцам, чем-то вроде кровной или расовой ненависти?
Я и сам чувствую, что пора на этом остановиться. Давно уже хочу предостеречь читателя от представления о слепой, шовинистической ненависти Скобелева к немцам, которое могло сложиться после всего здесь и ранее сказанного. Ненависти к немцам просто как к немцам у Скобелева не было и быть не могло. Достаточно сказать, что ряд его ближайших друзей были немцами (дядя А.В.Адлерберг был шведского происхождения). Русским немцем был уважаемый Скобелевым К.П.Кауфман, таким же, в первом поколении, был О.Ф.Гейфельдер. Начальником штаба скобелевской колонны при переходе Балкан после ранения Н.А.Куропаткина стал русский немец Ф.Э.Келлер, безупречно честный и храбрый офицер[20].
Масса русских немцев участвовала в турецкой войне, в том числе в составе дивизии Скобелева. Многие из них погибли в этой войне, своей кровью и жизнью доказав преданность России. Вообще следует напомнить, что в России жило много немцев, как и других иностранцев, которые полностью и давно обрусели, считали Россию своей родиной и были искренне преданы ей, в том числе в тех случаях, когда дело шло об отношениях России с Германией. В своей истории Россия знала таких немцев, как Бирон и Бенкендорф, но были и такие, как Пестель, Кюхельбекер, несколько поколений Фонвизиных, доктор Гааз и др. Всего этого не мог не знать Скобелев, повседневно общавшийся со многими из таких немцев. Его выступления против «немцев» были направлены не против немцев как таковых, а против антирусской и антиславянской политики Германии, против ненавидимого им «трехволосого русофоба» Бисмарка и тех сравнительно немногих немцев в России, пребывавших главным образом при царском дворе, которые были инструментом германского влияния. Это — необходимое дополнение, без которого Скобелев может показаться шовинистом, одержимым кровной и беспричинной ненавистью ко всем без разбора немцам.
За Скобелевым закрепилась репутация чуть ли не единственного человека, который может говорить царю правду, а царю должно быть стыдно даже заподозрить честного и бескорыстного генерала в желании занять какое-либо высокое место. «Какое назначение может возвысить Вас, — выражала это общее мнение О.А.Новикова в письме Скобелеву, — разве Вы уже не стоите выше всевозможных чиновников и министров?»
Но в собственных глазах Скобелева его положение становилось все более неопределенным, не удовлетворявшим его потребность в действии. Командование корпусом в мирных условиях не могло поглотить его целиком. Военные приготовления Германии требовали ответных мер со стороны России, чего правительство, по его мнению, еще не осознало.
Знаток военной истории может возразить: Скобелев ошибался. Есть данные, что с образованием Германской империи со стороны России уже начались некоторые военные приготовления.
Читатель прав: здесь Скобелев преувеличивал. Уже в 1873 г. Милютин представил правительству соображения на случай войны на западе. Начало планомерной подготовки к войне положил Обручев, под руководством которого в 1880 г. были разработаны наметки первого варианта плана войны с Германией и Австро-Венгрией. Но Скобелев был прав в том, что подготовку следовало вести активнее. По ее интенсивности Россия значительно отставала от Германии.
Во внутренней политике с приходом министерства Д.А.Толстого началась открытая реакция, вызывавшая в Скобелеве отвращение, которого он не скрывал. Он понимал, что ходит по лезвию ножа, что конфликт с правительством возможен в любой момент. Это угрожало отстранением от дел, в том числе общественных, и тогда — вынужденной бездеятельностью, потерей популярности и влияния. Положение еще больше усугубил последовавший 5 апреля 1882 г. высочайший приказ, запрещавший военнослужащим речи политического характера и подтверждавший запрет лицам, состоящим на государственной службе, издавать сочинения о внутренней и внешней политике государства без дозволения начальства. Не имевший, как военный, трибуны для пропаганды своих взглядов в печати, Скобелев терял и эту малую возможность влиять на общественное мнение. «Запрещение военным чинам произносить тосты, речи произвело громадное впечатление на Скобелева, который уже решил подавать в отставку, — писал в дневнике де Воллан. — Его отговорил Обручев, сказавши ему, что он поставит в затруднительное положение правительство. В минуту горечи и отчаяния он сказал: «Неужели вы ожидаете чего-нибудь от…»»
Правда, после этого запрета он иногда выражал свои настроения иносказательно. Однажды он был приглашен на обед к конногвардейцам в Петергоф. Вперед было условлено, что речей произноситься не будет, но обед затянулся за полночь, и Скобелеву захотелось придать бездумной застольной беседе приятное ему направление. Он спросил стихотворения Хомякова, любимого им поэта-славянофила. Ему подали книгу, и он всю ночь своим звучным голосом декламировал офицерам эти стихи. Восхищенные слушатели проводили его кавалькальдой верхами от Петергофа до его петербургской квартиры, изрядно напугав полицию непривычным шумом в столь ранний час. «Скобелев опять скомпрометировал себя… — писал Маркевич Каткову, — …решили устроить promenade militaire, и ехать в Петербург верхами «в виде демонстрации мимо окон германского посольства».
Но такого рода самовыражение, хотя и развлекало, не могло, конечно, удовлетворить Скобелева. Он томился бездействием, состояние его было угнетенным. Возникал вопрос о его назначении в Туркестан, на место выходящего в отставку Кауфмана. Генерал Троцкий и другие сослуживцы с энтузиазмом приветствовали подобную перспективу, считая, что назначение Скобелева стало бы благом для края. Была у него и мысль «надеть фрак», выйти все-таки в отставку и заняться земской, литературной или какой-либо другой деятельностью. Как человек работящий, усидчивый, знающий, он преуспел бы на любом поприще. Но все это для Скобелева при его характере было неприемлемо. После завоевания европейской известности, стольких блестящих авансов он не мог сойти просто на нет.
Н.Н.Кнорринг высказывал мнение, что к лету 1882 г. Скобелев уже сыграл свою политическую роль. Эпоха «пронунсименто» миновала, если, добавлял он, эти мысли вообще были у Скобелева. Это неверно. Популярность Скобелева оставалась на высоком уровне и еще могла бы ему послужить, если бы дело дошло до реализации его тайных планов. Но обстоятельства ему не благоприятствовали. Войны с Германией не было, и миролюбивый император ее отнюдь не планировал. Поэтому спасение России от германской военной опасности и замысел Скобелева через войну с Германией прийти к диктатуре не мог быть реализован. Думается, это состояние дел выражали высказанные им в описываемый период многозначительные слова: «Не мне докончить все, что я задумал». Либеральная же печать, не отдававшая себе отчета в назревании
