военного конфликта, не могла сочувствовать мыслям Скобелева и видела в нем вредного и опасного для России человека. Даже его ненависть к войне, имевшая принципиальный, гуманный характер, не вызывала доверия. К этому нужно добавить старую обиду. Скобелев вновь и вновь кипел негодованием.
Связанный с Петербургом рождением, семейными воспоминаниями, чиновного и холодного Петербурга Михаил Дмитриевич в последний период жизни не любил. Перефразируя Пушкина, он писал И.И.Маслову: «В Петербурге все по-старому, скука, холод и гранит». В том же письме он замечал, что хоть и не бросает камень в нынешних правительственных деятелей, «но факт остается фактом — живется душно». Ему все милей становится Москва, и простотой, домашностью своей жизни, и тем, что рядом находилось Спасское, где он, устав от жизни, теперь любил бывать и где только и чувствовал себя по-настоящему дома.
Весной 1882 г. Скобелева постигла большая личная потеря: умер К.П.Кауфман. 1 марта 1881 г. его сразил апоплексический удар, он год болел и скончался в мае 1882 г. Скобелев был многим обязан Кауфману и искренне почитал своего друга-наставника, с которым были связаны дни боевой молодости. Скобелев постоянно информировал его о событиях на Балканах, потом — в Закаспии. Но порадовать уже находившегося при смерти генерала победой не пришлось.
Приехав к себе в Спасское, Скобелев заказал панихиду по Кауфману. «В церкви он все время был задумчив, потом отошел в сторону, к тому месту, которое выбрал сам для своей могилы… Священник о. Андрей подошел к нему и взял его за руку. — Пойдемте, пойдемте, рано еще думать об этом…» Скобелев всего на месяц пережил Кауфмана.
Для понимания душевного состояния Скобелева этого периода и всего его умонастроения очень важно раскрыть смысл, который он вкладывал в одно любимое им стихотворение Ф.Шиллера, выражавшее какие- то его сокровенные мысли. Автор некролога в «Русской Старине», подписавшийся инициалами Н.Ш., рассказал об этой неизвестной стороне его внутренней жизни: «С давних пор Михаил Дмитриевич восхищался одним стихотворением Шиллера (в сноске указано: «Sehnsucht». —
Всю кратковременную жизнь свою провел Скобелев в поисках за таинственным «Wunderland» и воображению его рисовалась, конечно, другая картина, чем «безболезненная кончина». Будущему биографу Скобелева нельзя упустить из вида приведенный нами факт, весьма важный для объяснения его внутреннего миросозерцания и внешних проявлений его деятельности…»
В моем непрофессиональном подстрочном переводе эти строки означают:
В решение задачи кое-что вносит Н.Н.Кнорринг. Если читатель не забыл, Н.Ш. — это Н.К.Шильдер. В письме Скобелеву от 12 июня 1882 г. из Гатчины Н.К.Шильдер вспоминает о каком-то разговоре с ним, о какой-то цели, какой-то волшебной стране, куда страстно стремился Скобелев. Ее он определял стихами Шиллера «Wunderland». Перелистав Шиллера, Н.К.Шильдер нашел его: «Sehnsucht», и оно объяснило ему пылкого и мечтательного Скобелева. Согласно толкованию Кнорринга, в нем противопоставляются два мира, реальный и идеальный, и рекомендуются пути поисков идеального. Выделяются следующие строки:
Согласен автор с этим толкованием? — задаст читатель законный вопрос. Какой здесь конкретный смысл?
Нельзя не согласиться с Н.К.Шильдером в том, что этот факт очень важен для биографа Скобелева, но поскольку вопрос связан с проникновением во внутренний мир человека, тем более натуры такой сложной и тонкой, как Скобелев, мысливший категориями не только политики и науки, но и литературы, ответить на него исчерпывающе и с очевидной для всех убедительностью я не могу. Не буду полемизировать с толкованием, данным в работе Н.Н.Кнорринга. Одно, на мой взгляд, можно утверждать смело: не удовлетворенный окружающей действительностью, не находивший в ней своего места, Скобелев мечтал о волшебной стране, о чудо-стране, о другом обществе, и стихи Шиллера оказались очень созвучными этим настроениям и мечтам. Читатель-психолог не преминет заметить, что это объяснение общего характера, что между мыслями Скобелева и стихами Шиллера была, быть может, какая-то более сокровенная, даже более глубокая связь. Не буду возражать. Могу на это только сказать, что поэзия и ее восприятие каждым индивидом — такая сфера деятельности человеческого сознания, где далеко не все поддается рационалистическому объяснению. Может быть, кто-нибудь решит эту загадку убедительнее меня.
Подавленное состояние Михаила Дмитриевича усугублялось окружавшими его непониманием и интригами. Он не без оснований жаловался на одиночество. Очень отрицательно сказывалось на нем отсутствие верной и умной подруги жизни, хотя сам он по-прежнему энергично доказывал, что военный человек должен оставаться холостяком. Его начинают посещать дурные предчувствия, приходят мысли о близкой смерти. О его настроении в эти последние дни жизни можно судить по тому, что он говорил генералу М.Л.Духонину: «Умирать пора… Один человек не может сделать более того, что ему под силу… Я свое дело выполнил, и далее мне не идти вперед, а назад Скобелевы не пятились. Теперь мудреное время, и мне остается разве только «размениваться». Раз я вперед идти не могу — чего же жить?»
В этом неприятии жизни без великих дел, без подвигов — весь Скобелев. На чем он теперь отводил душу, так это помощь нуждающимся учащимся Минска, почетным гражданином которого он был единогласно избран, и нуждающимся нижним чинам его корпуса. Еще при жизни отца он, сам живя скромно, материально поддерживал многих. Став же после смерти отца богатым человеком, он расширил эту деятельность, внеся в нее свойственную ему систему. Все свое жалованье корпусного командира он приказал «отчислить в особую запасную сумму», которая целиком шла на пособия, причем не раз подтверждал, чтобы «просящим о пособии никогда отказа не было».
В мае 1882 г. Скобелев совершил последнюю поездку в Париж. Важных событий на этот раз не произошло. Связанный приказом не произносить политических речей и не выступать в печати, Скобелев, однако, в частных беседах, как писал встречавшийся с ним здесь де Вогюэ, продолжал критиковать правительство. В Париже он вновь виделся с г-жой Адан. После возвращения его встретил в Москве В.И.Немирович-Данченко. По словам писателя, он снова был бодр, весел и, как всегда, полон планов и проектов. Высказавшись о переживаемых страной трудностях, он именно тогда произнес цитированные выше слова: «А все-таки будущее наше. Мы переживем и эту эпоху… Не рухнет Россия». Вера в светлое будущее России никогда не покидала Скобелева.
С удвоенной энергией взялся Михаил Дмитриевич за работу по боевой подготовке своего корпуса. Более чем когда-либо он был уверен в близости столкновения с Германией. В июне он инспектировал кавалерийскую дивизию и приказал драгунскому полку вплавь преодолеть реку Супртиль, приток Наревы. Полк замялся. Командир тоже усомнился: не перетонули бы. Тогда Скобелев, взяв первую попавшуюся солдатскую лошадь, переплыл реку в оба конца, после чего сказал: «Видите, братцы, как делается. Теперь
