ближайший магазин, это одна секунда. Только денег-то у меня не хватало — чтобы купить упаковку масла, надо было добавить еще три кроны, я уже все карманы вывернула наизнанку.
Пришлось ехать в центр, в палатку, где продается масло в порционных коробочках. Купила две штуки, но стоили они столько же, сколько трехсотграммовая упаковка. Причем масла хватит только на завтра.
Почему никто никогда не говорит о том, как дорого быть бедняком?
«Научи меня петь песенку Пеппи на одной отрыжке!»
Мама купила мне штанишки с кроликами, такие же, как у Аманды. А еще у Аманды есть очки. Она может спеть песенку Пеппи на одной отрыжке. Вот бы мне тоже очки! Старший брат у нее из Кореи или как там ее. А у меня только Билли, он из никакой страны. Да еще и маленький. Иногда он бывает такой противный, в садике ковыряет козявки и вытирает их снизу о подоконник — воспитательница не знает, ей сверху не видно. А вечером, когда мы читали книжку «Тайна четырнадцати крыс». Билли написал в мамину кровать. Сначала мама решила, что он заболел или с ним что-то не так, потому что Билли никогда не писает в кровать, пока мы читаем, тем более что он там лежал. Но я-то знаю, в чем дело. Он не хотел писать в новых трусах, а потом забыл сходить в туалет. Мама сказала: «Черт!»
Папа наверняка приедет к нам летом. Один раз он у нас был позапозапрошлым летом или не помню уже когда, он еще все время кого-то боялся. Говорил: «Белла, скоро они придут, что делать?» Если он приедет, я покажу ему мои новые трусы. А вдруг он научит меня петь песенку Пеппи на одной отрыжке, папа ведь так много умеет! А я почти что научилась стоять на голове. У Аманды так не получится.
Между прочим, наша воспитательница выходит замуж за дяденьку, который работает в кино. Она теперь может ходить в кино когда угодно. Аманда говорит, что тоже может пойти в кино когда угодно, потому что у нее брат из Кореи.
Когда вечером мама ездила за маслом, Билли размазывал козявки за ее зеркальцем на столике, где она хранит помаду и все такое. Мама ничего не заметила.
А потом она позвонила кому-то и сказала: «Привет, это Тарзан!» Интересно, почему она так сказала? Я думала, Тарзан — это такая обезьяна. Сначала мама говорила вежливо, а потом разозлилась и покраснела. Я хотела послушать, о чем она говорит, но она сказала, чтобы я шла к Билли, а зачем мне к нему идти? Уходить я не стала, и мама заговорила с обезьяной таким добрым голосом, она так смеялась, как будто знала какую-то тайну и собиралась сделать сюрприз. Один раз на мой день рождения она испекла торт, на котором была шапка из сахара, я задувала на нем свечи. И как раз когда мама смеялась загадочным смехом, Билли свалился с табуретки и заорал. Мама попрощалась с обезьяной и прибежала на кухню, а там на полу рассыпаны какао и сахар — Билли хотел сделать шоколадную пасту. Он так орал, что мама заплакала и позвонила тете Йенни, а потом взяла одеяло, закутала Билли и посадила его в коляску. А он все орал. Мы пошли к тете Йенни. Мама собралась везти Билли к врачу, а меня оставили спать валетом вместе с этой придурочной Габби, которая писается в кровать. У меня даже пижамы с собой не было и зубной щетки. И вообще, у тети Йенни нет книжки про четырнадцать крыс!
«Таксы и китайские голые собаки»
Беру трубку и вдруг слышу ее голос, голос Тарзан. Честно говоря, я забыл ее настоящее имя: Мария? Марианне? Или что-то в этом роде. Помню только, что у нас был отличный секс на берегу, я и Тарзан визжали, урчали и фыркали от смеха — в детстве мы так же боролись с соседской девчонкой. Точно, так оно и было: мне тогда исполнилось лет десять — двенадцать, я толком не понимал, что происходит у меня в шортах, мне просто хотелось бороться с ней до бесконечности; когда она появлялась, я уже сидел в засаде за кустами смородины. Она всегда требовала, чтобы я ложился сверху и прижимал ее бедрами к земле по тех пор, пока она не крикнет: «Сдаюсь!» После этого она становилась какой-то размякшей и вялой. Она была на несколько лет старше меня, одному Богу известно, что было у нее на уме. Как только она произносила «сдаюсь», я неохотно приподнимался и вставал, как того требовал школьный кодекс чести в обычной драке, но, казалось, ей это совершенно не нравилось, она лишь недовольно вздыхала. Наша возня продолжалась до тех пор, пока однажды ее отец не застал нас — он приподнял меня за загривок так, что я беспомощно затрепыхался в воздухе, и швырнул в надувной бассейн, где плескался ее младший брат. Отец заорал, прибежала мать, девчонка заревела, а младший брат огрел меня ведром по голове. По идее это должно было отвратить меня от женщин, старших по возрасту, на всю оставшуюся жизнь.
Но когда в автоответчике раздался голос Тарзан, ко мне снова вернулось это чувство — словно в трусах у меня поселился зверь, который пытается вырваться на свободу и зажить своей жизнью. Я как раз предавался этим воспоминаниям, когда зазвонил телефон.
— Привет, это Тарзан!
И вдруг я лишился дара речи. Как зовут эту женщину? Она ведь тоже наверняка не знает моего имени, я для нее всего лишь пьяный насильник, у которого есть машина. Что ей от меня надо? Я вообразил, что она хочет подать на меня в суд за нападение, но с какой стати? Насколько я помню, она бросилась на землю и раскинула ноги и руки, будто книга, которая упала на пол и раскрылась на любимом месте.
— Алло! — ответил я наконец. Краткость — сестра таланта.
Она хотела забрать пакет своей подружки. Я давно собирался его выбросить, вся машина пропахла детской мочой. Разумеется, пусть приходит, он лежит у меня в гараже. Не тут-то было! У меня, мол, есть машина, значит, я должен ехать через весь город, чтобы завезти им пакет. Да никогда в жизни!
— Знаешь что, как там тебя зовут? Больше всего мне запомнились твои груди. Они похожи на собачьи уши.
По моим расчетам, после этого она должна была прервать со мной всякие отношения, и тогда мне не придется тащиться черт-те куда. Но оказалось, что Тарзан не из слабонервных.
— Какую породу ты имеешь в виду? — только и спросила она.
— Китайскую голую собаку… — растерянно ответил я. — Во всяком случае, волосы у тебя на груди не растут, уж это я точно помню.
Кажется, она хмыкнула, и, к моему несказанному удивлению, мы вдруг разворковались, как влюбленные голубки. В зеркале в прихожей я увидел, что мои губы растянулись в дурацкой улыбке. Мы обменивались ничего не значащими фразами, а моя рука невольно стала шарить в кармане, где лежали ключи от машины. И тут в трубке раздался дикий вопль. Ребенок орал так, будто в него вонзили нож, затем что-то треснуло и послышался такой сильный хруст, что я отдернул трубку от уха. Наверно, телефон упал на пол. Потом я услышал крики, звуки быстрых шагов и ее голос, кричавший вдалеке: «Билли, миленький, черт бы тебя побрал! Что ты тут делал? Как тебя угораздило?! Не кричи! Билли, вставай!» Затем она вернулась к телефону, ей явно нужно было куда-то позвонить. «Повесь трубку!» — завопила она, раздался щелчок, и связь прервалась. Я положил трубку.
Если мы когда-нибудь встретимся, я ей припомню этот щелчок…
Не нравится мне все это. Хожу теперь и думаю, как бы нам снова встретиться, что я ей скажу.
Притормози, приятель! А вдруг существует мистер Собачьи Уши. Да и стайка сопливых щенков тебе совсем ни к чему.
«Первоклассный астронавт»
Иногда мне кажется, что из меня мог получиться отличный военный летчик. Я прошла бы конкурсный отбор на курсы астронавтов в НАСА — мне нет равных по части непрерывного бодрствования и умения делать десять дел одновременно. Все матери-одиночки приобретают такие качества по мере взросления деток. За всем не уследишь, приходится вертеться, как белка в колесе, и всегда быть начеку. Нельзя
